Николя Барро - Однажды вечером в Париже Страница 42

На длинной вешалке, вроде тех, что в магазинах, висели на металлических плечиках платья, жакеты, шали. За ней я обнаружил бельевую корзину, в которую кто-то свалил папки и скоросшиватели. На письменном столе не осталось ничего – его очистили, вернее сказать, смели с него все дочиста, зато теперь на нем теснились баночки, кисточки и тюбики, пуховки и баллончики со спреем, а в центре важно высился пластиковый парикмахерский манекен с нахлобученным париком. Над столом повесили гигантских размеров зеркало, и у меня промелькнула мысль: а куда подевались две симпатичные акварели с видами мыса Антиб?

Солен сидела перед зеркалом, спиной к двери. Вокруг актрисы хлопотали две дамы, занимавшиеся ее волосами. Солен меня не заметила. Меня тут вообще никто не замечал, не считая, конечно, мадам Клеман, которая, как видно, уже чувствовала себя своим человеком в съемочной группе.

Спотыкаясь на каждом шагу, я перебрался в кинозал, где сразу окунулся в тропический зной и на секунду ослеп от света. Снова открыв глаза, я увидел высокого бородача, стоявшего возле кинокамеры.

– Чуть правей, Жасмин! Так. – Он ставит свет, сообразил я. – Вот теперь полный порядок. – Бородач поднял левую руку и посмотрел в видоискатель.

Прямо перед моим носом, спикировав откуда-то сверху, вонзилась в пол отвертка. Я отскочил и поднял голову. Наверху высокой стремянки стояли двое, те самые, что минуту назад проволокли через фойе огромную люстру, теперь они, забравшись под потолок, демонтировали мои старинные светильники. Как видно, ностальгический шарм, присущий интерьеру «Синема парадиз», решено сделать поярче раз эдак в двадцать.

Впереди, где были убраны первые ряды кресел, стояли камеры и мощные юпитеры. И там же я увидел щуплого коротышку в темных очках, который с жаром убеждал в чем-то красивого господина с темно-русыми волосами, аристократической физиономией и брюзгливым выражением, – вскоре выяснилось, что красавец – не кто иной, как Ховард Галлоуэй. Коротышка радостно взмахнул рукой, заметив меня.

Аллан Вуд, мой друг, человек, подчиняющий своей воле весь этот чудовищный хаос.

– Эй, Аллэн, сюда, сюда! – закричал он, просияв широкой улыбкой. – Ну что, разве это не великолепно – мы же преобразили ваш маленький дворец киноискусства! – Он взмахнул рукой, указывая на потолок, там угрожающе покачивалась титанических размеров люстра. – Вот теперь интерьер приобрел ауру неподдельной старины, а вы как думаете?

Спустя три часа человек, подчиняющий своей воле чудовищный хаос, нервно вытирал платком лоб. От радостной широкой улыбки на его лице не осталось и следа. Судя по всему, терпение его было на пределе. Кто-то сказал мне, что в период съемок бывают дни хорошие и плохие. И еще бывают очень-очень плохие дни.

Как видно, сегодня выдался один из очень-очень плохих дней.

– Так, все еще раз с самого начала. Соберитесь! Внимание… мотор… начали! – скомандовал Аллан Вуд.

Он стоял рядом с оператором Карлом и, подперев рукой подбородок, следил за съемкой. Снимался уже девятый дубль. Это была сцена неожиданной встречи героев – Жюльетт и Александра – в зале кинотеатра. Через несколько секунд режиссер, нетерпеливо замахав рукой, остановил съемку:

– Нет, нет, нет! Это никуда не годится. Солен, обернуться ты должна раньше. И, будь добра, побольше удивления! Ты же не видела Александра несколько лет и была уверена, что он давно умер. А ты смотришь на него так, как будто он отлучился на минутку в туалет. Ясно? Сделаем еще дубль, но – с чувством! – Он несколько раз нервно промокнул платком взмокший лоб. – Ах да, текст! Твой текст: «Я вовсе не забывала тебя, Александр». А ты что говоришь? «Я каждую секунду думала о тебе, Александр» – не то! Дальше. Сказала – и сюда смотри, в камеру. Крупный план… Cut[32].

– Знаете что? У меня есть идея! – воскликнула Солен. Причем таким тоном, словно она открыла по меньшей мере секрет вечной молодости.

Все, кто был в этот момент на съемочной площадке, закатили глаза. Солен Авриль давно славилась тем, что своими «идеями» в одну секунду сводила на нет всю проделанную работу.

У Аллана Вуда задергалось правое веко.

– Нет! Солен, нет. На сегодня новых идей хватит. Режиссер я, и решения принимаю я.

– Ах, ну пожалуйста, прошу тебя, не будь таким педантом chéri! – Солен очаровательно улыбнулась. – Мы просто переделаем всю сцену. «Я думала о тебе каждую секунду, Александр!» Это звучит гораздо лучше, ты не находишь? Звучит так красиво, так… сильно! Что тебе стоит изменить текст?

Аллан Вуд замотал головой:

– Нет, нет, это совершенно… пойми, это же совершенно нелогично. Ну как же ты не понимаешь? – Он вздохнул. – Ты не видела Александра тринадцать лет. Не могла ты думать о нем каждую секунду.

– Конечно! Она каждую секунду думает о своем Теде, – подал язвительную реплику оператор Карл.

Солен бросила сердитый взгляд на бородача в синей рубашке:

– Очень интересно! Не подозревала, что ты умеешь читать чужие мысли! Я думала, ты читаешь только чужие эсэмэски, которые не тебе адресованы! – Она капризно надула губки, Карл угрюмо уставился в пол. – Во всяком случае сегодня никаких крупных планов. Это невозможно. Категорически! Я всю ночь не сомкнула глаз, – сказала Солен.

Карл зажмурился.

– В этом виноват только чертов тупица-ковбой, – проворчал он. – Какого дьявола ему понадобилось звонить среди ночи? Не дошло до него, что ли, что в Париже другое время, чем в его родном Техасе!

– Ну, знаешь ли, Карл, довольно. Сколько можно! Вечные придирки. Мешает тебе Тед?

Карл покачал головой:

– Не мешает, пока безвылазно сидит на своем треклятом ранчо.

Солен рассмеялась:

– Вот этого не могу тебе гарантировать, stupid[33]. Но ты, конечно, сделал все возможное, чтобы убедить Теда: лучше ему сидеть в Техасе, чем лететь в Париж.

– Вы не могли бы выяснять ваши отношения в другое время? Меня это нервирует. – Ховард Галлоуэй со скучающим видом изучал свои идеально наманикюренные ногти. – Может быть, продолжим? А то уже есть хочется.

– Нам всем хочется есть, chéri, – возразила Солен. – Не все время тебе быть в центре, даже если ты тут самый красивый мужчина. А что ты самый красивый – это же само собой разумеется! И поэтому ты воображаешь, что у тебя должен быть самый большой текст и тебе…

– Тишина! Абсолютная тишина! Прошу тишины! – Аллан Вуд раскачивался с пятки на носок; я заметил, что он быстро кинул что-то в рот, уж не таблетку ли от боли в желудке? Он поднял руку, требуя внимания. – Ну, соберитесь же, наконец! Еще один дубль, потом – перерыв на кофе.