Отец (не) моего ребенка - Ольга Висмут Страница 42

– А разве я не прав?

– Нет! Все думают, что я замужем. Пусть бы так и думали. Вам обязательно было все портить?

– Я все испортил? – он смотрит на меня с откровенным недоумением. – Это же ты сказала своей подруге, что я тебе не муж!

– Потому что это правда! – продолжаю кипятиться. – Вы мне не муж, а она – не подруга!

– Значит, ты не будешь против, если я подвезу ее в город, пока ты здесь? – замечает он провокационным тоном. – А, Катерина?

Я чуть не рычу от злости, а он ухмыляется. Просто издевается надо мной!

– Делайте, что хотите!

Упираюсь руками ему в грудь и пытаюсь толкнуть.

Кожа под ладонями сухая, прохладная. Хочется пробежать по ней пальцами, обрисовать каждую жилку, каждую мышцу.

Это желание накатывает так внезапно, что я замираю в растерянности. И не сразу обращаю внимание, что Барковский уже не держит меня. Почти. Одна его рука продолжает лежать у меня на пояснице, в опасной близости от ягодиц, и ненавязчиво поглаживает, посылая горячие импульсы про всему телу.

Так мы стоим больше минуты. Наконец, я сбрасываю наваждение и резко отступаю. Отворачиваюсь к колоде, вокруг которой лежат расколотые поленья.

– Так я могу делать, что захочу? – звучит над ухом насмешливый голос. – Ты не против?

– Чего? – отступаю на шаг.

– Ну, ты только что сказала…

– Я знаю, что я сказала! Не надо мои слова перекручивать. Делайте что хотите, но без меня!

Делаю шаг к дому, собираясь уйти. И снова он не дает этого сделать. С внезапной злостью хватает за руку.

– Да что я сделал не так?!

– Вы просто не понимаете, – выдыхаю со стоном.

– Так объясни! – он хмурится.

– Теперь сплетни пойдут по деревне. Мы с мамой старались их избежать.

– Так ты сплетен боишься? И это говорит девушка, которая на всю улицу пугала меня журналистами? – он припоминает мне случай возле больницы.

– Там была другая ситуация, – оправдываюсь я.

– Не вижу разницы. Почему тебя вообще беспокоит, что скажут люди? Ты всю жизнь собираешься жить с оглядкой на чужое мнение?

– А вас разве не беспокоит?

Наши взгляды внезапно встречаются.

– Честно? – он смотрит на меня сверху вниз. Задумчиво и немного сердито.

– Честно.

– Мне плевать. Я не нуждаюсь в чужом одобрении, чтобы делать то, что хочу.

До меня внезапно доходит.

– Поэтому вы поехали со мной? Просто потому что захотели и вам плевать, что я думаю поэтому поводу? – говорю с горечью.

– Возможно, – кивает он, продолжая сжимать мою руку.

– Вы кошмарный человек! Эгоист!

Его брови выразительно приподнимаются. А я продолжаю:

– Какое счастье, что я беременна не от вас!

– И почему же?

– Не хочу думать, что произведу на свет еще одного эгоиста, которому будет на всех плевать!

Внезапно он резким движением притягивает меня к себе еще ближе.

Теперь между нашими телами и ладонь не просунешь. Зато я хорошо ощущаю рельеф его торса и того, что пониже. Надеюсь, то твердое, что тычется мне в живот, всего лишь пряжка ремня.

– Думаешь, мой брат чем-то лучше? – рычит Барковский, наклоняясь ко мне. – Думаешь, ему не плевать? Если бы он заботился хоть о ком-то, кроме себя, тебе не пришлось бы сегодня тайком убегать из дома!

Его лицо оказывается так близко от моего, что я невольно сжимаюсь. Глаза злые, голодные. Будто в эту минуту Владимир за что-то очень сильно ненавидит меня.

А потом его взгляд впивается в мои губы.

Близко. Опасно близко.

Внутри все сжимается от страха и возбуждения. Я словно балансирую на краю, между раем и адом.

Инстинктивно облизываю пересохшие губы и выдыхаю.

Взгляд мужчины темнеет. Руки крепче сжимаются на моей талии.

Медленно, неотвратимо он начинает наклоняться ко мне.

– Ой, батюшки, – прямо над ухом раздается возглас мамы. – Да тут дров уже на три бани хватит! Катя, зачем ты гостя так много работать заставила?

42

Дергаюсь, не ожидая ее тут увидеть. Да и вопрос очень странный. Кому как не ей знать, что я никого не заставляла.

Владимир с явной неохотой отпускает меня. В его глазах мелькает досада. Я же быстро отхожу от него. Только бы мама ничего не заметила!

Оборачиваюсь.

Она улыбается во весь рот. Вот-вот медом весь двор зальет.

– Ах, какой мужчина рабочий. Не то что Колька. А про баньку это вы правильно сказали, Владимир. Раньше мы ее каждую пятницу топили, а теперь и дров нарубить некому. Но печка исправная, ее еще мой муж своими руками делал.

Мама трещит, а мне хочется провалиться сквозь землю. Что вообще это было? Мне показалось, или Владимир в самом деле хотел поцеловать меня? А я собиралась ему это позволить!

Мне стыдно смотреть на Владимира (он же теперь непонятно что обо мне думает!), но взгляд сам собой постоянно возвращается к нему. К насмешливому и такому понимающему прищуру синих глаз, тонко изогнутым губам, гладко выбритому подбородку, сильным ключицам в распахнутом вороте рубашки…

Взгляд скользит ниже.

Ничего не могу поделать с собой.

У Владимира гладкая кожа, под которой перекатываются рельефные мышцы. Тело не перекачанное, но подтянутое, сухое и жилистое. От пупка вниз идет тонкая темная дорожка и исчезает за краем брюк…

Гулко сглатываю, уставившись на пряжку его ремня.

Кажется, я уже не красная, а пурпурная: от стыда, смущения и не вовремя разгулявшихся тайных желаний.

– Ой, ну все, не мешаю. Попаритесь сегодня с Катюшкой от души. Нет ничего лучше от разных хворей, чем банька! На чердаке даже веники есть. И березовые, и дубовые. Сейчас полезу, достану.

Мамин голос возвращает меня в реальность.

Это она сейчас что сказала?

– Мама!

– А что? – и снова этот наивный взгляд простой чукотской девочки. – У нас там места много, вдвоем поместитесь. А если стесняешься, так я вам простынки дам.

У меня от возмущения даже в горле першить начинает.

– Не беспокойтесь, Светлана Генадьевна, – вмешивается Владимир. Я жду, что он откажется от бани, но не тут-то было. Этот гад говорит: – Покажите, где у вас вход на чердак. Я сам достану веники. Сто лет в бане не был.

И