Это всё из-за тебя (СИ) - Анна Никитина Страница 42

как натянутая струна, что если надавить сильнее, она выскользнет из рук. Но когда Кир проникает внутрь пальцами и ласкает клитор, надавливает, растирает, меня уносит. Я теряюсь. Я стону. Мне уже не стыдно. Это будет потом. Эмоции вперемешку. Чувства тоже. Кир опускается ниже, целует соски, живот. Переходит к лобку. Оставляет на нем влажную дорожку поцелуев. А я впиваюсь пятками в матрас. Выгибаюсь ему навстречу. Ногти запускаю ему в волосы. Перебираю пальчиками, пока не ощущаю язык Кира в себе. Он широко расставляет мои ноги и касается разгоряченной плоти языком. Меня током будто пронизывает. Я срываюсь в бездну удовольствия. Я чувствую эту пульсацию. Боже… Это прекрасное чувство. Оно ошеломляет.

— Ты сладкая… — говорит Кир, в перерывах меняя язык на пальчики, и целует меня. Делится мной же со мной. Боже… Сама ощущаю этот вкус. Свой же.

— Блять, какая же сладкая… Охуенная… Красивая. — в перерывах говорит. Меня это заводит. Я летаю. Парю. Я словно подсела на наркотик. Такая эйфория. Такие запредельные чувства. Шок от проникновения пальцами, языком. Когда новая порция меня загоняет в краску, я кончаю. Я впервые испытываю оргазм. При этом я девочкой и осталась. Этот диссонанс меня лишает сознания. Думать откровенно не получается. Но то, что было, мне понравилось. Девочки не врали.

— Охуительная! — врывается в мои губы Кирилл, когда поддается обратно. Целует. Я сама его жадно пью, хоть и дыхания не хватает. Чувствую его упирающийся член между моих ног. Я протискиваю между нам руки и прикасаюсь к горячей головке.

— Я… я хочу помочь тебе. — все, что выдаю, при этом реально готова лишиться сознания. Но в одни ворота не играют. — Я не знаю всю теорию, но если ты мне поможешь, я могу научиться.

— Это необязательно. — все, что он выдает.

— Но я хочу, — настаиваю, сдергивая расторопно с него боксеры. Он выдыхает, но переворачивается на спину и стягивает полностью боксеры, оголяя свой член. Боже. Он красивый. Эстетичный и матерь Божья, огромный.

Кир сидит, облокачиваясь на спинку кровати.

— Хочешь потрогать? — спрашивает. Я киваю и сама тянусь к нему пальчиками. Обхватываю головку. Поглаживаю. Прохожусь по стволу. Дохожу до яичек и обвожу пальцами их. И так же в обратном направлении. Зависаю на головке. Не знаю, что дальше. Только вздыхаю. Пока Кир не накрывает мою руку своей. Аккуратно проводит от верха до основания и обратно. И так, пока я не запоминаю. Потом ускоряется вместе со мной. Часто дышит. И смотрит на меня. Обводит шею, грудь. Под его взглядом соски напрягаются. А внизу снова пульсировать начинает и жечь. Господи боже мой… Он словно на наркотик подсадил. Хочется его снова. Хочется его в себе ощущать.

Мысли пугающие лезут. Но я им не поддаюсь. Это мои пороки. Мои желания. Мои чувства. Я их не могу контролировать. Они накрывают и уносят с головой. Это запредельное чувство. Я не могу без него. Никак не могу. А главное — не хочу. Не хочу без него.

— Поняла? — спрашивает. Снова киваю и продолжаю сама. Это страшно и неопытно. Откровенно и, черт возьми, кайфово. Сама ловлю возбуждение от его полового органа. Когда более-менее понимаю принцип, уже сама двигаю рукой, как показывал Кир. От головки до основания и ускоряюсь. И зачем-то сжимаю его пенис. В этот момент Кир со стоном и подрагивающими ресницами извергает свое семя прямо на мою руку. Мне одуряюще хорошо. Мы вышли на новый уровень любви. Он более откровенный. Более смелее, чем был раньше. Я сама позволила с собой это делать. И не жалею. Мне было приятно и, черт возьми, хорошо.

Да, я испытываю стыд. Особенно когда понимаю, что в доме мы не одни и возможно, мои стоны слышал весь дом и его родители. Боже, что они подумали обо мне… Это вертится в голове, пока Кир не выводит меня из оцепенения.

— Я тебя люблю, — выдает на полном серьезе, заглядывая в глаза. Он их не отводит, смотрит на меня. На мои распухшие губы и вновь на глаза. — Скажешь что-нибудь?

— Я тебя тоже, Кирюш…

— Что тоже?

— Люблю… Очень люблю, Кирюш, — выдаю потоком и сама льну к его груди. Он обнимает, притискивает к себе. Целует в макушку.

— Маленькая моя… Охуенная девочка! — поглаживает вдоль позвоночника.

— А что нам с этим делать? Не спать же так. — поднимаю с его пениса свою руку в его семени.

— Только купаться, — выдает Кир и, поднимаясь, подает мне руку. — Пойдем. — сглатываю, краснею, но иду. Боже, в каком виде показываюсь перед ним. Полностью голая. Ночью, в темноте не так этот порок захватывает и не так стыдно. А сейчас, при свете ламп в ванной, уже не скроишь своих чувств. В кабинку он заходит первый. Настраивает воду. А я себя осматриваю. Распухшие губы, ярко горящие зрачки, вздернутая грудь и торчащие соски. Машинально рукой прохожусь по этим точкам. Другой себя вижу.

Охуенная… Моя…

Всплывают его слова. И я сама от себя кайфую. Трогаю живот, руки. Добираюсь до лобка. Сама. Боже. Сама бы этого никогда не сделала та Аня, которая была в начале этого семестра. Но новая Аня открыла в себе другие грани. Грани удовольствия и сексуальности. Своей красоты. И, боже, это не так порочно, как звучит.

— Иди ко мне, — протягивает с душевой кабины свои руки Кир, заманивая меня. И я иду. К нему. Всегда буду идти.

22

Я скажу ему о нас, Кир. Обещаю. Анна Бурцева.

Это самое прекрасное утро, о котором я только могла мечтать. Моя голова покоится на голой груди Кира. Одна моя нога сплелась с его ногой, а другая закинута на его торс так, что его рука покоится на голом участке моей попы. Он горячий, как чайник, который только что закипел. И нет, он не в стадии возбуждения. Он спит. Крепким и безмятежным сном. Я впервые так близко его рассматриваю. Могу увидеть каждую родинку, каждый миллиметр его тела. Он такой, что даже не верится, что мой. По-настоящему мой. Мой.

Аккуратно убираю ногу и переворачиваюсь на живот. Поднимаюсь на локтях и просто наблюдаю за ним. Его ресницы подрагивают. Провожу ноготком от линии виска к пульсирующей жилке на шее. Кадык дергается. Он сглатывает. Пульс начинает набирать обороты и издает характерный звук на его часах. Только внимания не обращаем. Так же лежим. Я иду дальше. Пробегаюсь по жестким волоскам на груди и спускающимся тонкой дорожкой к лобку. Дохожу до линии боксеров. Сама начинаю волноваться. Помню, что было ночью. Хоть я и