Сиделка - Анна Морозова Страница 42

— белом окрасе с проблесками ярких оттенков. Я больше не хочу каждый свой день проживать, тратя их на лишние мысли о будущем, которое может и не наступить. Или наступить, но не так, как я его себе вообразила. Это больно. Больно возвращаться на землю после долгого размаха крыльями. И страшно, что всё может повториться вновь. Когда я сказала Егору о своих переживаниях насчет наших отношений, он понял меня и принял услышанную позицию.

— Знаешь что? — С улыбкой отзывается Егор, когда мы на несколько минут застыли в полнейшем молчании, любуясь на спокойную воду. Я сижу, откинув руки назад и упёршись ладонями в покрывало. Ноги полусогнуты. Сегодня, как и все две недели, настоящее сафари. Жара такая, что хочется прыгнуть в холодную воду и не вылезать оттуда ни на минуту.

— Что? — откинув голову, прикрываю глаза, подставляя лицо палящему солнцу.

— Ты невероятная, Алиса.

— Да брось — усмехаюсь я, пусть под ребрами и приятно тянет.

— Так и есть. Только благодаря тебе я стал собой. Знаешь, я ведь не хотел жить. Не хотел ни с кем общаться и видеться. Мне было хорошо в своей среде, с отсутствием посторонних лиц. Они только раздражали, напоминая, чего я лишился. Когда ты по щелчку пальцев теряешь привычную жизнь, это не просто страшно. Это не реально принять. Ты просто отказываешься верить в то, что будет с тобой на протяжении всей твоей жизни. Сначала отрицаешь, затем злишься, уходишь в себя, прекращаешь со всеми общаться, думаешь, страдаешь от депрессии, агрессии, безумства. Затем по тихонько отпускает и ты даже миришься с новым собой, решая стать одиночкой, потому что это то, что ты чувствуешь. Но одиночество рано или поздно становится мукой. И если бы не твое появление, я бы, скорее всего, уже сошел с ума.

— Мы все в какой — то степени безумны. — Я поворачиваюсь лицом к Егору и смотрю на него со всей своей серьезностью, которая только может быть. И решительностью. — А ты… ты бы выбрался и без моей помощи, но чуть позже, когда смог сам осознать свои желания и принять себя таким, какой ты есть. Я постоянно забываю твою особенность. Потому что для меня нет значительной разницы, на ногах ты или на колесах. Важна не внешняя оболочка, а то, что внутри. Поверь, внутри тебя целая Вселенная. Безграничная и неизведанная.

— А знаешь с чем ты ассоциируешься у меня?

— И с чем же?

— С бездной. Потому что стоит в неё окунуться, обратно не выбраться. Затянет по самую голову.

— И тебя затянуло? — сглотнув спросила я

— Ты даже не представляешь, как. — Сипло произнёс он.

На нашем свидании в окружении леса мы провели почти целый день. Я побрела по прохладной воде, обрызгала Егора и едва не упала в обморок, когда обнаружила на себе ползущую гусеницу. Было весело и уютно. Домой возвращались наполненные позитивом с пяток до головы.

— На твоё день рождения я подарю тебе коробку гусениц — хохочет Егор — Это было то ещё представление. Ааа. Помогите, она меня сейчас съест — он трясет перед собой ладонями, изображая меня несколько часов назад.

— Ты преувеличиваешь — возмущаюсь я.

— Очень даже нет. Трусиха. — Продолжает смеяться, на что я показываю ему язык, заходя во двор. А когда вижу бегущего мне навстречу Андрея, слегка теряюсь, потому что он выглядит так, будто только что похоронил любимого кота.

Глава 31

В больничном коридоре, где каждый день проходят сотни людей, витают запахи одиночества, безнадежности и отчаяния. Время, которое в обычной жизни бежит с необъятной скоростью, будто замедлило ход. И несмотря на то, что мы здесь всего полтора часа, ощущается он за все пять. Особенно с учетом неизвестности.

— Все будет хорошо — поглаживаю Егора по плечу, сидя на мягкой скамье, когда он даже не реагирует на мой голос, погрузившись глубоко в себя. Нас всех подкосила новость о том, что Павел Викторович с сердечным приступом доставлен в больницу. Но на нём это отразилось тяжелее всего. Он молчал всю дорогу, пока Андрей на полных скоростях мчал по пустой трассе. Молчал, когда врач, седоволосый мужчина говорил нам о состоянии его отца. Молчит и сейчас, глядя перед собой задумчиво. На его лице сложно разобрать точные эмоции, но глаза… Они никогда не врут. Я вижу в них боль. И мне горестно от того, что я не могу эту боль унять. Вижу холод, будто он злиться. Эту злость я разделяю, потому что у самой в душе настоящий раздай. Сейчас не время вспоминать былые обиды или затаенную злобу, но, черт возьми, Павел Викторович настоящая скотина! Всё — таки не зря говорят, что те, кто готов воткнуть тебе нож в спину, чаще всего оказываются самыми близкими людьми. В нашем мире, где люди уже давно забили на моральные ценности, крича на каждом углу, что никто никому ничего не должен, обязаны быть границы дозволенного. Но иногда человек просто перестает видеть эти границы. Как в случае с Кристиной, которая чудным образом оказалась рядом с Павлом Викторович во время его приступа и вызвала скорую. И у которой за все время нахождения здесь, сидя напротив нас с Егором, даже грустинки на лице не промелькнуло. Зато едва во мне дыру не просверлила невидимой дрелью и не искрошила свои акульи зубы. Страдалица несчастная. А самое странное, что Егор даже не удивился, увидев её здесь. И я выясню, почему. Возможно, ему сейчас плевать на всех и всё. Но что — то мне подсказывает, причина в другом.

— Может, тебе попить принести? — Шепчу переплетая наши пальцы. — А, хочешь, я в кофейню напротив схожу и принесу тебе вкусный кофе? Взбодришься. Тебе бы не помешало.

— Не нужно — сухо бросает Егор. — Всё хорошо, Алис. Я в норме.

— Я вижу, как хорошо — вздыхаю, прижимаясь к его руке. — Тебе не нужно прятать свои эмоции. Волноваться за состояние своего отца — это нормально. Вы ведь друг другу не чужие.

— Вы точно вместе? — Вмешивается эта стерва, и я перевожу на неё раздраженный взгляд. Меня бесит, что она здесь. С укладкой, в блестящем зеленом платье, с бесконечными