Пат Бут - Майами Страница 42

— По-моему, мы приехали, — сказала адвокат.

Они, да и вся пресса Майами, были «там». Они поднялись вверх по ступеням, проталкиваясь сквозь густую толпу, и назвали свои имена полицейскому, который безуспешно отгонял журналистов.

— Поднимайтесь на пятый этаж. Там увидите дверь с надписью «УБИЙСТВА». Следователи и прочие лица ожидают вас.

В древнем лифте они ехали молча. Оптимизм, паривший в кабине такси, казалось, совершенно исчез. Джонни созерцал носки лакированных ботинок. Адвокат глядела на него. Лифт остановился. Дверь с табличкой «УБИЙСТВА» захлопнулась за ними, и сержант полиции указал им просторную комнату. Она и должна была быть просторной. В ней собрались все.

В центре сидела Лайза Родригес. Она тихо плакала, однако Джонни мог поклясться, что знает ее изнутри. По его мнению, она была способна на любое преступление, включая убийство отца и матери. Слезы — ее дань роли сироты, которую она теперь обречена играть. Возле нее стоял капитан отдела убийств, оказавшийся внезапно в центре внимания, чем явно упивался. Он слегка хмурился, чтобы показать, насколько это серьезное дело, однако тень улыбки постоянно пробивалась сквозь это, выдавая его игру. Справа находилась команда Арагона. Мальчишка неплохо выглядел в итальянском костюме, глупая ухмылка сходила с его лица лишь тогда, когда отец бросал на него взгляд. И тогда он сидел, уставившись в пол, с тем благочестивым выражением на лице, какое часто видишь в церкви. Отец, строгий патриций, был единственным, кого раздражала эта процедура, однако даже он, казалось получает некоторое удовольствие от этого… как от силового упражнения, вероятно. Жизнь, проведенная за заколачиванием сотен миллионов, порой платит такими происшествиями. И в этом случае кстати оказываются заработанные деньги, мощная демонстрация того, что вся тяжелая работа делалась не напрасно. Парикмахерский квартет адвокатов маячил вокруг своего босса, и самый маленький и наиболее запальчивый из них приветствовал дуэт из Нью-Йорка.

— Ах, мистер Россетти, как замечательно, что вы приехали, да так быстро; приветствую вас тоже, сеньора Файнстайн, из высоко ценимой нью-йоркской фирмы Фогеля, Сильверберга и сотни других асов вашей профессии… — Он засмеялся, чтобы показать, что чувствовал себя как дома в этой ситуации. Адвокат был одет в дорогой, блестящий костюм, его аккуратные, маленькие усики кое-где сверкали сединой, зубы слегка пожелтели от курения целыми днями гаванских сигар.

— Ну, это очень печальный день для всех нас, и, конечно, в основном для сеньорины Родригес. Ужасная трагедия… — Юрист подкрепила свои слова соответствующей интонацией.

После ее слов Лайза не сумела подавить рыдания. Она закрыла лицо руками и выглядела несчастной. В душе она была-таки в сумятице, поэтому сама не могла сказать толком, были или нет ее слезы показными. Она совершила это деяние. Проткнула наполненную гноем рану своей ненависти, а теперь обнаружила, что облегчение смешивалось с незнакомой формой боли. Она вспоминала мать. Ее ужасное предательство по отношению к отцу Лайзы, черствое безразличие к судьбе дочери было стерто бойней, которую устроила сама Лайза. И осталась только кровь, которая была гуще, чем слезы. Она выросла в животе своей матери. Она была частью ее, даже когда ненавидела, а ведь бывало и счастье в те далекие времена… пляж, Рождество, диснеевские дни ее детства, прожитого в Южной Флориде. Вспоминались теперь, когда ее не стало, и другие вещи. Ее горячо любимый отец обожал свою жену, и ему хотелось, чтобы она была счастлива, ухожена… и в безопасности. Что он мог почувствовать на своих райских холмах, когда взглянул вниз и увидел, какую жуть натворила дочь?

От замешательства слезы хлынули еще сильней, и мысли запрыгали в мозгу Лайзы. Это не было чувством вины, если быть точным. И даже не сожалением. Это было другое, жуткое осознание того, что понятия «правильно» и «неправильно» могли как-то относиться к ее ущербной, но триумфальной жизни, незнакомое чувство, что, вероятно, существуют принципы, более важные, чем победа, борьба и обретение своего собственного пути.

Она сморгнула слезы и огляделась вокруг, по-прежнему хитрая и проницательная, даже в моменты душевной сумятицы. Этим тонким, возвышенным чувствам нельзя позволять сломить ее. Она все еще находилась в смертельной опасности. Вещи, казалось, шли нужным путем, однако любое промедление перед предъявлением обвинения… апелляция в высшие инстанции, решение полиции о доследовании… окажутся сокрушительным ударом по ее карьере. Что-либо меньшее, чем полное оправдание, может стать для нее катастрофой. Поэтому она на всякий случай и прибегала к слезам, к печали, которая не на все сто процентов была суррогатом. Ей казалось это наиболее разумным.

Полицейский выступил с сообщением.

— Я полагаю, что должен заявить для протокола следующее. Мой отдел получил возможность подвести итоги данного дела. Мы рассмотрели возможность того, что это не был несчастный случай.

Он сделал паузу.

Рыдания Лайзы усилились. Хосе глядел на нее так, будто видел лицо Девы Марии. Даже Арагон-папа, который, в конце концов, имел одинаковые с сыном гены, казалось, был тронут ее отчаянием.

— Однако мотивов мы не обнаружили. И мы располагаем показаниями единственного свидетеля, мистера Хосе де Арагона, человека, семейство которого является столпом добропорядочности в нашем обществе. И кроме того, нам известен характер самой мисс Родригес, персоны, которую Майами всегда с гордостью считала своей землячкой… — Он сделал паузу, оглядел присутствующих, стараясь увидеть эффект от сказанного. Все закивали. Сахарный барон подсчитывал в уме, на какую сумму потянет благодарность. Арагоновский юрист сиял. Лайза казалась поглощенной тяжестью личной драмы.

— Итак, позвольте мне сообщить вам, что, посовещавшись с медицинской экспертизой и с прокурором штата, мы пришли к выводу, что это трагический случай, в котором мы не усматриваем ничьей вины, и я могу лишь от себя добавить, как глубоко сожалею, что это ужасное происшествие имело место.

Что ж, пора выносить шампанское, подумал Джонни Россетти. Вспыхнуло всеобщее ликование. Воздух нагрелся. Воцарилась атмосфера взаимных поздравлений. Лишь Лайза, казалось, отгородилась от всего, и Джонни вынужден был с восхищением признать, что она великолепно это сыграла. Еще никогда она не казалась такой ослепительно красивой. Видение контракта с Уитни вспыхнуло перед его мысленным взором. Голос в его мозгу сказал совершенно ясно: «Пять миллионов долларов».

Лайза встала. Она тяжело вздохнула и вздрогнула. Улыбка пробилась сквозь слезы, словно теплое солнышко после холодного дождя. Она повернулась к капитану, начальнику отдела «Убийства». Она знала, чего от нее ждут. Настало ее время совершить свою часть неписаной сделки, которая только что была заключена.