Дмитрий Барчук - Майдан для двоих. Семейная сага Страница 42

Тут уж я цепенею.

— Извините, Михаил Николаевич, а Катя Иванова из Киева — случайно не ваша дочь?

— Моя. А вы откуда про неё знаете?

— Мой сын Данила Козак был её женихом. Господи, как тесен мир.

Хозяин комнаты в вахтовом общежитии переводит дух и отвечает.

— Нет, это не мир тесен, а слой тонок.

Мы проговорили до глубокой ночи. Я рассказал ему всё: о сватовстве в Киеве, о трагедии в Одессе, о донбасской одиссее — сына и своей. О Монголе, Барсе, Жозефе, Василии, бывшей жене, матери, сестре, Бурмистрове, письме матери его бывшего тестя. А в конце разговора Михаил мне поведал одну историю.

— Олово очень своенравный металл. При температуре ниже 13 градусов по Цельсию белое олово спонтанно переходит в другое фазовое состояние — серое олово, в его кристаллической решётке атомы располагаются менее плотно. И этот процесс ускоряется при понижении температуры. При минус 33 градусах олово трескается и превращается в порошок. Соприкосновение серого олова и белого приводит к «заражению» последнего. Это явление получило название «оловянной чумы». Из‑за неё, кстати, погибла исследовательская экспедиция Скотта к Южному полюсу в 1912 году. Полярники остались без горючего, потому что топливо просочилось из запаянных оловом баков. Ещё «оловянная чума» помогла нашим войскам победить армию Наполеона в 1812 году. На сильном морозе оловянные пуговицы на шинелях французских солдат превращались в порошок. Потери войск неприятеля от обморожения исчислялись сотнями тысяч.

Осенью 1836 года к кузнице близ города Красноуфимска Пермской губернии подъехал всадник на белом коне. Высокого роста, благородной осанки, скромно одетый, лет шестидесяти на вид. Документов при нём не оказалось, а сам он назвался крестьянином Фёдором Кузьмичом, не помнящим своего родства. От дальнейших показаний он отказался.

Его арестовали и судили за бродяжничество. Суд приговорил его к наказанию 20 ударами плетью и ссылке в Сибирь на каторгу, а потом — на поселение. С этапом он был отправлен в Томскую губернию.

Престольный праздник в Красноярске. Мороз под сорок. Горожане, плотно закутанные в меховые шубы, направляются к собору.

От ограды до самой паперти в два ряда выстроились нищие: калеки и убогие, горбатые и хромые, безрукие и безногие.

Вдруг вся братия встрепенулась.

— Это он! Он! Идёт, идёт! — перешептываются, испуганно крестятся нищие и старухи.

По заснеженной, обдуваемой позёмкой улице быстро, большими шагами идёт высокий старик с длинной седой бородой, одетый в одну ситцевую рубаху, тиковые штаны и босой. В руке его большая толстая палка, за спиной мешок.

Он ничего ни у кого не просит, но мешок его, будто по волшебству, наполняется подаяниями.

Почувствовав, что сумка уже полная, старик останавливается, снимает свою ношу с плеч и раздаёт, что ему надавали добрые люди, — деньги, хлеб, одежду — нищим.

— Берите, православные! Вон сколько всего наложили…

Калеки и юродивые молятся ему вслед.

Его голубые, как небо в ясный апрельский день, глаза светятся лучезарным светом.

— Это святой человек! — перешёптываются нищие.

— Вы ли это?! — не верит своим глазам заезжий вельможа.

— Да. Это я, — отвечает старик.

— Но эта странная перемена в вас! Объясните мне, ради Бога, что это всё значит? Вы же умерли для всех!

— Да, тот прежний человек умер. А этот вот, — он обводит рукой вокруг себя, — замаливает его грехи. Когда все мирские способы облагородить мир становятся бессильны перед злом, остаётся одно — молиться Богу.

На этом месте монах сделал паузу, чтобы я прочувствовал всю важность его слов, а потом продолжил.

— Святого старца Федора Томского ещё называют Повелителем радуги. Когда накануне своей кончины он возвращался из Зерцал в Томск, то за сто вёрст до губернского города его повозку стали сопровождать два радужных столба.

В декабре никакие грозы и дожди в Сибири из‑за морозов невозможны. А летом 1995 года на территории нашего монастыря откопали его святые мощи, и над могилой тоже взошла радуга, хотя дождя не было и в помине.

— Привет, папа. У меня всё нормально. Жив, здоров. Из ополчения практически вышел. Пока укропы сохраняют перемирие, можно и мирными делами позаниматься. В Донбассе сейчас столько дел! Надо восстанавливать экономику, хозяйственные связи, поднимать предприятия из руин. Мотаемся с Азаматом по шахтам и заводам. Из джипа вылезаем, чтобы только поспать. Живу у бабушки, на втором этаже. Мировая старуха! В ней столько энергии! Прямо перекипает через край. Даже можно позавидовать. Я познакомил её с Азаматом, и они нашли общий язык. Скажи, а почему ты не принял приглашение бабушки и в 90‑х годах не переехал в Донецк?

— Я воевал на других фронтах, сын. Это был не мой плацдарм.

— Не понимаю. Ты отказался от денег, от положения из‑за дурацкой обиды на родную мать? Наша жизнь могла бы сложиться совсем иначе.

— Да, мы были бы другими, и не факт, что лучше.

— Извини. Не мне тебя учить. Тут ещё одно событие произошло. Катя Иванова приехала в Донецк, нашла меня, разрыдалась: мол, Данила, прости, была конченой дурой, повелась на националистическую пропаганду, я тебя люблю и жить без тебя не могу. Я, конечно, дал ей от ворот поворот и выпроводил из офиса. Но она не уехала, поселилась в гостинице и стала названивать мне по несколько раз в день. Высиживала на лавочке возле офиса, дожидалась меня из поездок по республике. В общем, я не устоял и переспал с ней.

— А ты не боишься, что она тебя снова предаст? Посмотри правде в глаза: не всепоглощающая любовь к тебе привела её в Донбасс, а твой новый статус — внука Анастасии Акимовны Нестеренко.

— Да понимаю я это! Но ведь все бабы такие. Самки, созданные природой, чтобы заботиться о потомстве, семье. Согласных с милым на рай в шалаше я ещё не встречал… Алло, алло… Папа, что молчишь? Ответь!

— Нет, не все. Белые вороны ещё остались, но нам на них не везёт. А что скажут твои друзья-однополчане?

— Монгол меня понимает. Вся эта история развивалась на его глазах. Ты же знаешь, я и в Донбасс поехал, чтобы её вернуть. Вот моя мечта и сбылась. Только немного не так, как хотелось бы… Совсем забыл тебе сказать — Барсу в Испании арестовали. Американцы по биллингу пробили его телефон, что он полгода находился на территории, подконтрольной сепаратистам, и сдали его испанской полиции. Теперь наш астроном сидит в каталонской тюрьме и дожидается приговора суда. Ему светит десять лет лишения свободы за терроризм. Мы уже нашли хорошего адвоката в Барселоне. Мне пока в Европу и Америку ездить не рекомендуется. Тебе, кстати, тоже. Даже Жозеф вызвал свою семью из Парижа и живёт в Москве. Подал документы на российское гражданство. А кроме них, никто в подробности моей личной жизни не посвящен. Правда, бабушке Катя тоже не нравится. Ну что, на свадьбу-то приедешь?