Сплит (ЛП) - Дж. Б. Солсбери Страница 43

— Нет, мы — это я, мои братья и сестра.

От одного упоминания о них у меня сильно сжимается сердце.

Она улыбается, как будто эта информация приносит ей некоторое удовлетворение. Беспокойство скручивает мой живот от осознания того, что то, что я собираюсь ей сказать, полностью сотрет эту улыбку с ее лица.

— Моя мать наказывала нас необычными способами.

Ее темные брови сведены вместе.

— Что это значит?

— Она отказывала нам в еде.

Ее лицо искажается от отвращения.

— Она морила голодом своих детей? В наказание?

Я вздрагиваю от гнева в ее голосе.

— Прости. Продолжай.

Я тяжело вздыхаю и проверяю, нет ли страха, но не чувствую ничего, кроме облегчения.

— Мы были так голодны, что, когда она наконец решала, что мы достаточно наказаны, она нас кормила. Мясо было таким вкусным. Я имею в виду, что мы умирали с голоду, поэтому ели все, что она давала.

Слюна наполняет мой рот, когда я вспоминаю разнообразие блюд, которые она заставляла меня есть. Подробности я держу при себе.

— Частью ее наказания было наше убеждение, что еда — это награда, но позже мы узнали, что все это было частью наказания. — Мой взгляд скользит к ветровому стеклу, ни на что не уставившись, но видя воспоминания. — Должно быть, она неделями не приносила еду. Даже сейчас мне трудно чувствовать запах вареного мяса. — Мой желудок сжимается, когда я вспоминаю, как за считанные часы превращался из сытого в больного.

Я смотрю на Шай, ее глаза светятся интересом.

— Знаю, что сейчас еда безопасна, но это случалось так много раз, что мой желудок просто не может принять тот факт, что меня больше не обманывают.

— Сколько раз твоя мать так с тобой поступала, Лукас? — ее голос дрожит, но от гнева или печали, я не знаю, и по выражению ее лица трудно понять.

— Слишком много, — шепчу я. — Слишком много раз, чтобы сосчитать.

— Боже, это ужасно. Это тогда ты, тогда Гейдж… гм…

— Я не помню жизни без провалов в памяти. — Я не объясняю, что он редко появлялся из-за пищевого отравления. Это незначительно по сравнению с другими ее наказаниями, и я терял сознание только тогда, когда их становилось слишком много для меня.

Гейдж не всегда был моим проклятием. Большую часть времени он был моим спасителем.

Она качает головой и опускает ее обратно на сиденье.

— Я понятия не имела… тако… И теперь я чувствую себя ужасно.

Почему у меня такое сильное желание утешить ее?

Притянуть к себе и надеяться, что мое прикосновение сможет стереть образы, которые я вложил в ее голову.

Она смотрит на меня с таким состраданием, какого я никогда не вижу у других людей, и его интенсивность грозит вывести меня из себя.

— Не стоит. Теперь я в порядке, — шепчу я, желая успокоить ее, потому что по какой-то неизвестной причине предпочел бы пройти через болезнь и боль сто раз, чем быть источником ее дискомфорта.

Мне хочется быть более сильным мужчиной. Если бы я мог выразить свои чувства, быть храбрым, как сильная женщина, сидящая рядом со мной, и просто сказать ей, что она мне нравится. Что я все время думаю о ней и фантазирую о жизни с ней. Хотел бы я, чтобы она знала, как сильно я хочу быть нормальным для нее, как многого она заслуживает и как отчаянно я буду пытаться и в конечном счете потерплю неудачу, чтобы быть тем мужчиной, который мог бы сделать ее счастливой. Я хочу ее. Больше, чем следовало бы, и достаточно, чтобы она могла полностью уничтожить меня.

Я открываю рот, чтобы заговорить, но захлопываю его, когда она вскакивает на своем месте.

— Ну, тогда… — она хватает гамбургер с моих колен. — А как насчет картофеля фри? Тебя это устраивает?

Я моргаю от внезапной перемены в ее поведении.

— Да, думаю, что да.

— Ты уверен?

И это все? Я выплескиваю уродливое прошлое, и она впитывает его, а потом стряхивает, как будто не видит во мне ущербности?

— Да.

Она выпрыгивает из грузовика, и я смотрю, как она подходит к крыльцу. Я следую за ней и оказываюсь там как раз в тот момент, когда она бросает оба гамбургера в миску собаки. Затем вытирает руки и смотрит на меня.

— Больше никакого мяса, ладно? Обещаю.

— Тебе не нужно было…

— Знаю. Но я хотела. — В ее глазах мелькает эмоция, но она меняет выражение лица, прежде чем я успеваю понять, что это было. — Ты можешь это контролировать? Я имею в виду, ты пытался контролировать его? Гейджа?

— Если я остаюсь начеку, то обычно чувствую его приближение. Мне удавалось задержать затмение, но только на несколько секунд. Когда он появляется, это… резко, как удар по голове. В одну минуту я там, а в следующую — нет.

Она подходит ближе, заглядывает мне в глаза, и от этой близости мой пульс учащается.

— Он меня слышит?

— Думаю, да. Мы — один и тот же человек. Если я тебя слышу, то и он тоже.

— Но ты не мог слышать меня, когда Гейдж был здесь.

Я вздрагиваю от ее признания.

— Ты пыталась достучаться до меня?

— Поначалу нет. Сначала я думала, что ты ненавидишь меня и хочешь, чтобы я оставила тебя в покое, но потом, после поц… — она потирает лоб, опустив глаза. — Черт, может быть… Неважно.

Я убираю ее руку от лица, не в силах вынести, что она прячется от меня.

— Скажи мне. — Мой желудок сжимается, и от нервов у меня потеют ладони, когда я предвкушаю ее следующие слова.

Она пораженно выдыхает и смотрит мне в глаза.

— Это был поцелуй, Лукас. Тогда я поняла, что это не ты.

— Каким образом?

— Это было грубо, агрессивно, требовательно. Все, чем ты не являешься.

Я сглатываю и стараюсь не опускать взгляд.

— Он причинил тебе боль?

— Нет, — шепчет она с тоской в голосе.

— Тебе понравилось?

У нее перехватывает дыхание.

— Да.

Мои веки закрываются, когда я чувствую тепло ладони на своей челюсти, и ее пальцы рассеянно касаются шрама на моей шее, посылая мурашки по моим рукам.

— Поговори со мной.

— Но… он напугал тебя, верно? Ты сказала, что он выгнал тебя, что ты пошла домой пешком. — Я моргаю, в моей груди бушует война эмоций. — Не могу поверить, что ты меня поцеловала после этого.

— Гейдж поцеловал меня.

— Но ты поцеловала его в ответ. Я имею в виду, ты поцеловала меня в ответ?

Она дрожит и смотрит на