Запретное искушение (ЛП) - Джеймс М. Р. Страница 43

Я хочу домой…и это правда.

Но больше всего на свете я хочу Макса. И сейчас я не уверена, будет ли у меня когда-нибудь что-нибудь из этого снова.

22

МАКС

Одна из самых сложных вещей, которые мне когда-либо приходилось делать, после того, что произошло накануне вечером с Сашей, это поехать в поместье Кашиани, чтобы сказать Эдо, что я намерен принять его предложение. Но это, в некотором смысле, сделало ситуацию еще более ясной. Я должен выбрать. И не важно, насколько сильно это разобьет мое сердце и сердце Саши, я выберу тот путь, который обеспечит ей безопасность.

Я должен.

Я позвонил Виктору и Луке и передал это им. Они оба искренне согласились, что брачный союз с семьей Кашиани был бы лучшим для всех. Хотя я знаю, что это в значительной степени основано на том, что для них лучше, я также знаю, что они правы. Оказавшись на месте моего отца, я также ставлю себя в положение, когда мне придется делать выбор, который сделал бы он. Женитьба на Адриане Кашиани, как раз один из таких вариантов.

Когда я прихожу в офис Эдо, настроение совершенно иное, чем в прошлый раз, как будто он знает, что мой второй визит означает, что я собираюсь принять его предложение. Меня легко проводят в его обычный кабинет, гораздо более ярко освещенную и приятную комнату, чем раньше, даже если она по-прежнему сильно отделана темным деревом и текстурами.

— Рад снова видеть тебя, Агости, — гремит он с другой стороны стола, жестом предлагая мне сесть, как и раньше. — Надеюсь, у тебя есть для меня хорошие новости?

— Да. — Я устраиваюсь поудобнее, старательно сохраняя невозмутимое выражение лица. — Я ценю, что вы дали мне время подумать, и надеюсь, что это вас не обидело. Я хотел обсудить это с другими, кто поддерживает меня, а я их, прежде чем принимать окончательное решение.

— Андреев. — Дон Кашиани произносит это категорично, и я киваю.

— И другие, с кем я связан, кто заботится о моих наилучших интересах.

— Ты предполагаешь, что я этого не делаю?

Я качаю головой. 

— Вовсе нет. Просто прошло много лет с тех пор, как мы знали друг друга, и я подумал, что было бы разумно посоветоваться с кем-то еще.

— Я согласен, — говорит Кашиани, к моему удивлению. — И вывод, к которому пришел ты и они, заключается в том, что предложенный мной альянс является мудрым?

Я киваю. 

— Я принимаю ваше предложение о помолвке с вашей дочерью Адрианой. Мое единственное условие заключается в том, что свадьбу следует отложить до тех пор, пока не будет устранена опасность для женщины, находящейся под моей защитой, и ее можно будет вернуть домой. После этого состоится свадьба, и я поселюсь здесь, в Италии, в моем семейном поместье. Я буду ездить отсюда до Нью-Йорка, но моя основная работа будет выполняться здесь, со старыми семьями, которые уважал мой отец.

— Мне нравится, как это звучит. — Кашиани улыбается мне, и это лучший юмор, который я у него когда-либо видел. — Как ты предлагаешь объявить о твоей помолвке? Я хочу, чтобы это было сделано как можно скорее, чтобы помолвка была подписана и засвидетельствована в присутствии священника, так же хорошо, как брак, пока ваши условия не будут выполнены.

Моя грудь сжимается от осознания этой мысли, от окончательной потери того, что я люблю и чего хочу больше всего. Это правильный поступок, говорю я себе, несмотря на жгучую боль в животе. Я должен прекратить метаться туда-сюда с Сашей. Это сделает это… безвозвратно.

— Торжественный прием в поместье Агости, — говорю я решительно. — Через неделю, моя экономка будет в восторге от того, что удалось организовать его за такое короткое время. Все семьи там, чтобы засвидетельствовать это. Я попрошу вашу дочь стать моей невестой, а затем на следующий день мы засвидетельствуем это в церкви. Союз будет заключен и закреплен.

Кашиани кивает, его улыбка становится шире. 

— Сделано и закреплено, — вторит он. — Я рад, что ты стал смотреть на вещи таким образом, сынок. Твой отец гордился бы тобой.

Даже когда он говорит это, вставая, чтобы пожать мне руку, когда я тоже встаю, я не уверен, что верю ему. В глубине души я хочу верить, что заставил своего отца гордиться мной. Но тоненький, тоненький голосок в моем сознании шепчет, что это путь трусости, опять же, самый простой способ. И он увидел бы это и сказал бы мне, если бы был жив. Но он не жив, и это мой выбор, я смотрю вперед, чтобы спасти женщину, которую я люблю...и боюсь потерять ее навсегда.

***

Я боюсь сообщать Саше новости, но я знаю, что не могу отложить это до вечера вечеринки и выложить ей. Это было бы жестоко, а последнее, чего я хочу в мире, это быть жестоким с ней.

Я нахожу ее в библиотеке, свернувшейся калачиком на подоконнике. Сначала она не поднимает глаз, и я тихонько откашливаюсь, ожидая, когда она обратит на меня внимание. Больно видеть выражение ее лица, когда она это делает, тщательно прикрытое, как будто она не хочет, чтобы я видел, о чем она думает.

— Мне нужно с тобой поговорить, — мягко говорю я. Саша медленно откладывает книгу, которую держит в руках, поджимая губы, спускает ноги с бортика и садится лицом ко мне, держась обеими руками за край сиденья и наклоняясь вперед.

— Хорошо, — нерешительно говорит она, не делая ни малейшего движения, чтобы встать или подойти ко мне, и, в конце концов, я знаю, что это, вероятно, к лучшему, даже когда нож вонзается мне в грудь. Расстояние – это то, что нам нужно. То, что лучше. Ты это знаешь.

— Сегодня утром я ездил в поместье Кашиани, — медленно произношу я, думая о том, как лучше сказать то, что должно быть сказано. — Он согласился оказать мне свою поддержку, а также призвал другие семьи сделать это, учитывая давнее уважение, которое они с моим отцом питали друг к другу.

Саша кивает, ее губы все еще представляют собой тонкую линию на бледном лице. 

— Это хорошо, не так ли?

— Это так, но за это приходится платить.

Я вижу, как по ее телу пробегает дрожь, но она ничего не говорит, позволяя мне закончить.

— Я обручаюсь с его дочерью Адрианой. Через неделю здесь, на торжественном приеме.

Я вижу, как Саша отшатывается, как будто эти слова физически бьют ее. Она тяжело сглатывает, пошатываясь, а затем ее глаза поднимаются на мои, стеклянные от боли.

— Проснулись прошлые чувства? — Тихо спрашивает она, и теперь моя очередь отшатнуться.

— Конечно, нет, — фыркаю я, качая головой. — Я едва знаю ее. Я не помню ее с тех пор, когда мы были детьми, и с тех пор я встречался с ней всего один раз. Это не имеет ничего общего с любовью.

— Значит, вожделение, — бесцветно говорит Саша, и я испускаю долгий вздох.

— Нет, — твердо говорю я ей. — Это не любовь и не похоть.

Вопреки здравому смыслу, я делаю шаг вперед, направляясь к ней, пока между нами не остается всего несколько дюймов. Я опускаюсь перед ней на колени, протягиваю руку, чтобы нежно приподнять ее подбородок, пока ее глаза не встречаются с моими.

— Единственная женщина, к которой я когда-либо испытывал вожделение, это ты, Саша, — тихо говорю я. — Не только из-за ощущения твоей кожи под моими руками, мягкой и теплой, или того, как ты целуешь меня, как твои губы соприкасаются с моими. Не только за то, каково это, когда я проскальзываю в тебя, или за то, какая ты красивая, или за то, как ты звучишь, когда стонешь для меня в постели. Я вожделею тебя из-за того, кто ты есть, из-за твоей красоты, да, но также из-за твоей силы, твоего огня, твоей храбрости и нежности, всего того, что заставляет меня любить тебя и будет заставлять любить до самой смерти.

Я отстраняюсь, мои руки опускаются перед собой, я вижу, как слезы собираются в ее глазах, когда они смотрят на меня в ответ. 

— Все, что мы сейчас делаем, это причиняем боль друг другу, Саша. Пока я свободен, ты всегда будешь хотеть меня, и я никогда не смогу перестать хотеть тебя. Ты никогда не двинешься дальше, и я тоже. Мы навсегда останемся в ловушке этого цикла, желая и причиняя боль, пока не разорвем друг друга на части, или пока я не сдамся и не подвергну тебя опасности из-за этого.