Сьюзан Ховач - Грехи отцов. Том 1 Страница 43

Он лежал в постели без движения.

— Но если мы оба согласились с этим, — сказал он медленно, — почему мы не находим душевного покоя?

— Нужно, чтобы прошло время. Нельзя перейти от сексуальных отношений к платоническим так же легко, как щелкнуть выключателем. Послушай, Корнелиус, ты не должен считать эту ситуацию странной или необычной. Так или иначе большинство пар не спят вместе через восемнадцать лет после свадьбы. В этом нет ничего особенного.

— Интересно, что бы случилось, если бы…

— Это наиболее опасная фраза в английском языке. Пожалуйста, не произноси ее. Я ненавижу ее. Она является прелюдией к бессмысленным воспоминаниям, которые лучше забыть.

— Но я не понимаю, почему мы должны так страдать…

— Это не страдание. Мне чрезвычайно повезло, и мы счастливы. У нас есть деньги, мы хорошо выглядим, и, хотя твое здоровье оставляет желать лучшего, это не помешало тебе сделать успешную карьеру. У нас трое чудесных детей, и, хотя я признаю, что порой твоя дочь доводит меня до отчаяния, в глубине души я очень преданна ей, как и ты, я знаю, предан моим мальчикам. Конечно, печально, что у нас нет общих детей, однако, поскольку я с этим смирилась, думаю, ты тоже должен примириться. Не следует чувствовать себя виноватым, Корнелиус. Я говорю это по прошествии стольких лет, но не перестану повторять, если есть хоть малейший шанс тебя убедить. Что случилось, то случилось. В тридцать первом году ты заболел не по своей воле. Это не твой проступок. Это деяние Господа.

— За что Господь так наказал меня…

— Это просто жалость к себе, Корнелиус. Я понимаю, мужчине трудно примириться с фактом, что он не может дать жизнь ребенку, но подумай, насколько осложнилась бы твоя жизнь, если бы ты был не только бесплоден, но и совсем неспособен вести половую жизнь. В одной из мыльных опер, которую я смотрела на днях, герой заболел полиомиелитом и его парализовало, в результате его жена…

Он застонал.

— Пожалуйста! Разве недостаточно проблем в реальной жизни? Зачем заниматься воображаемыми проблемами воображаемых людей?

Я засмеялась, и, когда он увидел, что я развеселилась, ему также удалось засмеяться. Я еле сдерживала слезы.

Резко отвернувшись, я увидела наше отражение в зеркале в глубине спальни, счастливая красивая пара, отдыхающая в роскошных апартаментах.

— Я очень тебя люблю, — сказал он, — ты самая прекрасная женщина в мире.

— Я тоже тебя люблю, дорогой.

Казалось, зеркало поглотило наши слова и сделало их такими же нереальными, как наше отражение. Я думала обо всех журнальных историях, которые читала об истинной любви, супружеском счастье и счастливых развязках, и внезапно отражение в зеркале стало расплывчатым, как будто действительность одержала, наконец, победу над грезами.

— Алисия…

Я должна была остановить его, но не сделала этого. Я была слаба и безрассудна, прильнула к нему, когда он стал целовать меня. Наши отношения были отброшены назад, к тому времени перед катастрофической ссорой в апреле, и ничто не прошло, а в наименьшей степени горечь и острое нестерпимое чувство разочарования.

Когда неудачу нельзя было больше не замечать, он предложил:

— Давай делать то, что мы делали до того, как поженились, когда ты была беременна, когда мы не могли, когда я не мог…

Я проявила слабость и теперь платила за нее, став свидетельницей его безмерного унижения и стыда. Ради него, даже больше чем ради себя самой, я решила стать сильной.

— Нет, — сказала я.

— Но я ничего не имею против, клянусь, я сделаю все, чтобы ты была счастлива!

Я очень хорошо знала, что он втайне ненавидел любое отклонение от сексуального поведения, которое считал нормальным. В течение первого года нашей супружеской жизни, когда наши физические отношения были совершенны, я изумлялась, что его консерватизм и пуританские убеждения позволяют ему быть таким чувственным. Но, когда стала старше, я поняла, что чувственность Корнелиуса в отношениях со мной проявлялась не вопреки его пуританизму, а благодаря ему. Я помню рассказы о старомодных мужчинах, которые, привыкнув к женщинам, облаченным в замысловатые одежды, падали в обморок при взгляде на женскую лодыжку. Вид Корнелиуса, сбросившего не только рубашку, но и свое чопорное среднезападное воспитание, даже теперь, после многих лет супружеской жизни, приводил меня в лихорадочное возбуждение.

Возбуждение оскорбило меня. Прикинувшись совершенно спокойной, я сказала бесцветным голосом:

— Если ты хочешь сделать меня счастливой, Корнелиус, тогда, пожалуйста, возвратимся к соглашению, достигнутому в апреле. Я знаю, что ты любишь меня, и мне этого достаточно. Нет необходимости демонстрировать эту любовь физически, поэтому ты не должен считать, что обязан это делать.

Он сразу поднялся с постели и быстро пошел к двери.

— Корнелиус…

— Ладно, — сказал он. — Я дурак. Сожалею, что побеспокоил тебя. Спокойной ночи.

Дверь закрылась, и я снова осталась одна. Я немедленно погасила свет, так как не могла видеть пустое место, где он только что лежал рядом со мной, мужество покинуло меня, и я разрыдалась.

Иногда мне бывает смешно, что в мыльных операх сильная страсть представляется как роскошное, волнующее, но безмятежное чувство, наполненное музыкой скрипок и вереницей никогда не кончающихся золотых солнечных закатов. В жизни все по-другому. Страсть губительна, внушает ужас, разрушает дома, разбивает жизни, и под маской внешнего лоска непреодолимой страсти скрывается темный омерзительный мир страданий и утрат.

Я вышла замуж в первый раз за Ральфа Фоксуорса, когда мне едва исполнилось семнадцать, чтобы сбежать от своей семьи. В двадцать лет, будучи на пятом месяце беременности вторым сыном, я встретила Корнелиуса. Через три дня я стала с ним жить, и к тому времени, когда Эндрю появился на свет, я уже готовилась к новому замужеству.

Я была все еще очень молода. Я думала, если мы с Корнелиусом любим друг друга, золотые солнечные закаты и волшебные скрипки нам обеспечены. Я надеялась, что смогу вынести потерю обоих сыновей, отданных под опеку Ральфу, если у меня будут еще дети, и считала, что вместе с Корнелиусом, мы легко переживем любые удары судьбы.

Однако золотой солнечный закат не наступил. Скрипки играли сладко короткое время, а потом смолкли. Теперь я вижу жизнь совершенно по-другому.

Я не религиозна, хотя, конечно, хожу в англиканскую церковь на Пасху и Рождество. Но я пришла к убеждению, что существуют некоторые естественные законы, которые управляют делами людей, так же как и естественные законы, регулирующие жизнь на земле вокруг нас. Я поняла, что сильная страсть тоже действует по неумолимым законам; когда вы обмениваете своего мужа и детей на рай, вы не должны удивляться, если оказывается, что рай дороже или намного дешевле, чем вы заплатили.