Ребенок от Деда Мороза (СИ) - Лаванда Марго Страница 44

Очнувшись, обнаруживаю себя в объятиях Германа. Он меня куда-то несет. И кажется, он совершенно обнажен!

— Отпусти! — толкаю в плечо, отчего меня будто простреливает током. — Куда ты меня тащишь? И оденься!

— Тебе стало плохо, сейчас вызовем скорую, — суетливо объясняет Герман, укладывая меня на диван. — И я одет.

Скосив глаза вниз, вижу крохотное полотенце, низко сидящее на бедрах. Кожа лоснится от влаги, я беспокоюсь, что он простудится, и одновременно хочу залепить себе глаза, чтобы не рассматривать голодным взглядом каждый сантиметр его тела. Ну почему, почему Самойлов чувствует себя вполне комфортно, а я — в жутком стеснении, обескуражена, голова полна вопросов.

— Не надо скорую. Я была у врача сегодня, со мной все в порядке. Просто… очень жарко, ты натопил баню по-черному. Это опасно, мог угореть.

Не спрашиваю, как он в баню попал, ясно, что напросился или мама сама предложила, меня другое интересует.

— Герман, вот только не говори, что было негде помыться, не поверю.

— Сегодня — негде. Твоя мама меня пустила, рассказала, как баню топить, но видимо, я переборщил. Волнуешься за меня, Настя? — спрашивает каким-то особенно чувственным голосом, у меня даже волоски на коже приподнимаются от волнения.

— Ничего подобного! Просто не хочу, чтобы ты в нашей бане в обморок свалился.

— Настя, сколько можно прятаться от себя? — шепчет Герман, внезапно оказываясь очень близко, и без лишних вопросов притягивает меня к себе. Поневоле хватаюсь руками за его плечи, мощные, твердые, незаметно для себя глажу их, наслаждаясь ощущением чистой мужской кожи, и чувствую, что млею и плыву, подчиняясь влечению. Я бессильна перед обаянием этого мужчины и своими к нему чувствами. Знаю, что он сейчас меня поцелует, и, вместо того чтобы отвернуться, смотрю в пронзительные голубые глаза и облизываю губы. Они пересохли от волнения и жаждут касаний Германа. Только от его поцелуев я плавлюсь и превращаюсь в… мягкую карамель…

Он сводит меня с ума своими поцелуями, страстными ласками, я тону в его омуте, растворяюсь, теряюсь, пропадаю… Каждая клеточка моего тела ощущает сумасшедшее, пьянящее возбуждение, но это продолжается лишь несколько секунд, потом страх остужает пульсирующую в венах кровь.

— Я ждал именно этого, — шепчет Герман, покрывая мое лицо поцелуями.

У меня вырывается глухой отчаянный стон, с усилием отталкиваю босса, упираясь обеими руками ему в грудь. Мне удается чуть чуть отодвинуться от него только благодаря тому, что он сам ослабил хватку; несколько невероятно долгих секунд замираю, потрясенно смотрю на босса широко раскрытыми глазами, пытаясь овладеть собой. В его взгляде читается насмешка и еще что то, не поддающееся определению. Он поднимает руку и нежно гладит меня по щеке, затем снова берет за подбородок.

— Я больше не могу… Твои игры сводят меня с ума, слышишь?

— Это не игры, Настя. Поверь уже! — проникновенно отвечает Самойлов.

Как же хочется поверить ему. Довериться.

— Во что я должна поверить? Отпусти меня… — только сейчас заметила, что он держит мою ладонь. — Ну пожалуйста! — добавляю умоляюще. Герман перемещает руки мне на плечи.

— Мы поженимся, Настя. Это все чего я хочу. Чтобы ребенок жил в полноценной семье, имея любящих родителей. Я люблю тебя!

— Ты, наверное, угорел в бане…

— Хватит трепыхаться, Синичкина! Я уже понял, это твоя натура птичья. Мне нравится твоя непокорность. Но я тебя не отпущу, вольная птица. Ты моя…

— Неужели не понимаешь, как трудно поверить? Когда ты Золушка… — мой голос садится почти до шепота.

— Я Золушка?

— Нет… Не путай меня… Это я Золушка. А ты — Принц. Зачем тебе все это?

— Зачем хочу жениться? Влюблен, поэтому.

Я не верю своим ушам. И тем более не верю наглой самодовольной физиономии босса, который снова привлекает меня к себе в объятия. Приникает к моим губам нежно и одновременно страстно. Ненасытные губы терзают мой рот, язык огненным потоком продвигается вглубь, и у меня вырывается стон. Это слишком сказочно, невероятно, так не бывает! Меня охватывает непонятное, пугающее чувство. Как же мне хочется раствориться в объятиях босса, обхватить его за шею, слиться с мускулистым телом, ощутить его силу и страсть. Чувствую, что Герман сильно возбужден, потрясенно замираю обнаружив это, и чуть отстраняюсь. Самойлов ослабляет натиск, словно поняв мое замешательство, губы его становятся нежными, очень ласковыми. Обнимающие меня руки — уже не тиски.

Но так еще страшнее. Я могу противостоять мужскому напору, нашему обоюдному желанию, но я беззащитна против нежности. О Боже, только сейчас осознаю, что стою на краю пропасти, постепенно лишаясь воли и способности рассуждать здраво…Не могу оттолкнуть, отказать себе в наслаждении его поцелуями.

Кажется, проходит целая вечность, прежде чем Герман отрывается от моих губ, Встретив его горящий взгляд, понимаю, что это не все. Он не планирует ограничиться поцелуями. А я… могу лишь смотреть молча, призывая на помощь все свое благоразумие, которого нет. Оно исчезло, испарилось. Сейчас для меня существуют лишь его безумно красивые, голубые, манящие своим блеском глаза. Герман обхватывает пальцами мой подбородок и с невероятной нежностью проводит большим пальцем по моим губам, и я трепещу от этого прикосновения. Берет мое лицо в ладони и снова приникает долгим глубоким поцелуем.

— Ты моя половинка, Настя, я это точно знаю. Ты ь добрая, милая, забавная, порывистая… Ты не размениваешься на быстрые связи, очень серьезно подходишь к выбору партнера… Ты не из тех, кого большинство — кто готов стелиться перед боссом, и практически на все — лишь бы залезть к начальнику в постель. Ты редкий бриллиант, Синичка. И я захотел тебя в первый же момент, как увидел.

— В костюме Снегурочки?

— И без костюма тоже.

Он смеется надо мной, но не могу сопротивляться ему!

— Мне лучше уйти, — бормочу невнятно, делая попытку встать с постели.

— Я очень прошу тебя остаться.

Босс проводит ладонью по моей щеке, пальцы чуть задерживаются на моих губах.

— Хочешь, чтобы я умолял?

— Скажи еще раз, что это не сон, — прошу дрожащим голосом.

— Это не сон, и дело не в том, что я перегрелся в бане, — со смехом произносит Самойлов. — А в том, что ты свела меня с ума.

Босс приникает к моим губам. Сначала касается легко, я застываю. Кричу про себя, что оттолкнуть должна. И не могу. Потом мужские губы становятся все более настойчивыми. Как и руки — начинающие освобождать меня от блузки.

— Подожди, ты что? — восклицаю испуганно. — Только не так, и не здесь! Мама может вернуться в любую минуту…

— Нет, она не вернется до завтрашнего обеда. Заверила меня в этом. Она специально уехала. Надеясь, что это поможет нам поговорить… Но говорить мы не будем, — в ласкающем тоне слышится насмешка.

Герман подхватывает меня на руки и несет в мою комнату.

— Все будет хорошо, обещаю, — он опускает меня на постель и нависает надо мной. В его глазах столько тепла, сейчас они похожи на прозрачные голубые озера, и я не в состоянии оторваться от них.

— Нервничаешь? — спрашивает тихо. — Обещаю, мы не будем торопиться. Я просто хочу ласкать тебя. Изучать, узнавать.

Краснею от этого признания. Герман удобно устраивается рядом со мной на огромной кровати, облокачивается на подушки, и в полусидячем положении привлекает меня в свои объятия. Спиной чувствую мускулистую грудь, его сердце бьется спокойно, размеренно. Тогда как мой пульс зашкаливает. Уверенные, ласковые пальцы опускаются мне на плечи и начинают массировать, заставляя расслабиться. Это удивительно приятно, закрываю глаза от удовольствия, с трудом сдерживаю стон. Я должна отодвинуться прямо сейчас, или не смогу этого сделать никогда. Пальцы Германа зарываются в мои волосы, ласкают затылок, нежно проводят по щекам, подбородку, спускаются ниже, к шее. Затем он начинает осторожно освобождать мои волосы от стянувшей их резинки, запускает ладони в локоны, рассыпавшиеся по спине. Поворачиваю к нему голову, прячу лицо на его груди, прижимаюсь губами к бьющейся на шее жилке. Вдыхаю запах мужской кожи, неповторимый, терпкий. Замечаю, как Герман в ответ судорожно втягивает в себя воздух, и теряю способность связно мыслить. Забываю обо всем на свете в жгучей потребности в нем, в том наслаждении, которое может дать мне только он.