Лжец, лжец - Т. Л. Мартин Страница 44

Мои пальцы все еще обхватывали его запястье, и он медленно терся об меня ладонью. Я выгнулась навстречу его прикосновениям, и он нажал на мой клитор. Я взяла его за руку, и мы двигались вместе так же, как и раньше. За исключением того, что на этот раз его движения сильнее, быстрее, смелее. Спазмы пронзили мое естество. Мои бедра приподнялись над кроватью, но он положил свободную руку мне на живот и прижал меня к одеялу.

Два пальца погрузились в меня, заставляя крепко сжаться, в то время как его ладонь продолжала ласкать мой клитор. Мои ногти впились в него, вероятно, разрывая кожу. Давление такое сильное, слишком сильное, и с узнавала языка сорвались звуки, которые я не узнаю.

— Истон…

Он поерзал на кровати, продолжая накачивать и возбуждать меня все больше, больше, больше, пока у меня не свело пальцы ног. А потом его губы оказались у моего уха, горячее, прерывистое дыхание на моей шее.

— Скажи это снова.

Мои глаза крепко зажмурились.

— Истон.

Он застонал у моего горла в тот самый момент, когда узлы внутри меня разорвались на части, посылая электрические волны вверх по позвоночнику и вниз по ногам. Я вскрикнула, и он свободной рукой закрыл мне рот, чтобы заставить замолчать.

— Ш-ш-ш… — его нос коснулся изгиба моей шеи, и он нежно покусывал меня за ухом.

Оргазм пронзил меня с такой силой, что мои дрожащие бедра сжались вокруг его руки. Я не знала, сколько времени потребовалось, чтобы дрожь прекратилась, но как только я спустилась с высоты и распахнула глаза, то погрузилась в самое томное, умиротворяющее оцепенение, которое когда-либо испытывала.

В конце коридора хлопнула дверь, и голова Истона повернулась в сторону моей запертой двери. Что-то разбилось о стену. Наверное, мне следовало бы беспокоиться о том, что там происходило, но я не могла собраться с силами.

Когда он повернулся ко мне, наши взгляды встречаются. От глубокого, интенсивного виски у меня перехватило дыхание. Он не смотрел на меня так, будто ему что-то должны. Он смотрел на меня так, словно я уже отдала ему все.

Я сглотнула, у меня перехватило горло. Уязвимость, которая переполнила меня, обжигала то горячим, то холодным, чуждым и пугающим.

— Каково это — стоять передо мной на коленях?

Я ненавидела себя в тот момент, когда слова сорвались с моего языка. Они растянулись в комнате, насмехаясь надо мной, насмехаясь над ним, но искра в его глазах не угасла.

— Не обманывай себя, Ева, — мягко сказал он, все еще пытаясь контролировать свое дыхание. — Я стою перед тобой на коленях с того самого дня, как ты назвала мне свое имя.

Его рука исчезла между моих бедер. Нежные пальцы коснулись моего живота, щеки.

Затем он ушел. И забрал с собой мое дыхание.

Истон

Приглушенные голоса, горькие и тихие, проскальзывали из-за закрытой двери моих родителей. Видя, что холл пуст, я тяжело сглотнул, плечи сжались с каждым резким вдохом, и я прислонился лбом к закрытой двери Евы. Моя рука все еще сжамала ручку.

Я нарушил правила. Правило моей мамы. Я пересек еще одну черту, которую никогда не должен был пересекать. И все же сейчас, даже когда мой член все еще упирался в джинсы, я не мог найти ни грамма вины или сожаления.

Сначала, когда я услышал слова моего отца, я не мог понять, что за резкий треск раздался в моей груди. Большую часть времени он притворялся, что меня не существовало. Так почему же его отказ все еще ощущался петлей на моей шее? Он сжимал, душил и жег, когда я был один в своей комнате. Потому что впервые в жизни я понял, что его отказ оправдан.

Я не его.

Потом я поднял глаза и увидел Еву. Ева, которая пришла ко мне, несмотря на все, что моя мама говорила о ней. Ева, у которой были честные глаза и мягкие слова.

Как бы там ни было, не все это чушь собачья. Не для меня.

В тот момент это стоило моего чертова рассудка.

Я знал, чего хотел, когда последовал за ней в ее комнату. Я сказал себе, что это был акт бунта. Поступок, который я заслужил. Но потом я оказался в ее пространстве, заперев дверь, и увидел ее. Я увидел уязвимость в ее карих глазах. Я увидел, как дрожали ее руки, когда она потянулась к молнии.

Секунды. Ей потребовалось всего несколько секунд, чтобы раздеть меня до нитки, и, как облачко дыма, вся эта чушь развеялась. Я больше не следовал за ней в акте бунта. Я последовал за ней, потому что она нужна мне, потому что мне нужно что-то настоящее от нее, и каким-то образом она знала. Каким-то образом она предложила мне себя. Она подарила мне частичку себя, которую я никогда не думал получить. Часть ее, которую я не мог перестать прокручивать в голове: глаза, устремленные на меня, бедра, прижатые к моей руке, мое прерывистое имя на ее губах…

— Истон?

Я отскочил от двери Евы. Жених Айзека, Томас, стоял наверху лестницы.

— Айзек искал тебя. Хотел убедиться, что с тобой все в порядке. Он стучал в твою комнату, но… — он бросил взгляд на дверь рядом со мной, не зная, что это комната Евы. — Думаю, он скучал по тебе. В любом случае, нам пора уходить, но он все еще внизу, если у тебя найдется минутка.

— Э-э, да. Сейчас спущусь.

Томас кивнул, и я ждал, пока он спустился бы обратно по лестнице, прежде чем привел себя в порядок. Черт. Я все еще чертовски тверд. Я последовал за ним, перешагивая через сломанную рамку с фотографией, в тот самый момент, когда открылась дверь моих родителей.

Мои ноги замерли, глаза встретились с глазами отца.

Его рука соскользнула с дверной ручки, и он нерешительно сделал шаг вперед. В груди у меня стучало. Я не уверена, шел ли он ко мне или к лестнице, и, судя по неуверенности в выражении его лица — я видел это так редко, что с трудом узнавал — он тоже.

Он провел рукой по своим песочно-каштановым волосам, перевел взгляд на лестницу, а затем смотрел на меня.

— Истон… — сглотнул. — Я…

Я приподнял бровь, но с каждой тикающей секундой тишины что-то внутри меня увядало. Ты, что?