Английский для миллионера (СИ) - Корсарова Варвара Страница 45

И она начала рассказывать. Хвалила Дашу, и описывала красочно, как та работала, и что выучила.

Иногда Даша вставляла слово-другое – немного неестественным голосом, каким говорят виноватые дети, когда хотят казаться паиньками. Петр Аркадьевич молча слушал, не отрывая взгляда от дороги, иногда кивал. Марианна видела в зеркале заднего вида, как он хмурится.

Было досадно и обидно. Как она ни старалась разрядить обстановку, у нее ничего не получалось.

Автомобиль сбросил скорость, въехал во двор особняка и нырнул в гараж.

Выходили молча. Петр Аркадьевич прихватил из салона перчатки и картонную коробку со смутно знакомым логотипом.

Они вошли в прихожую дома, не глядя друг на друга. Петр Аркадьевич помог Марианне снять плащ.

– Ставь обувь на место, – сделал он замечание Даше, которая, как было у нее принято, сбросила ботинки посреди коридора.

– Как прошел день? – поинтересовалась элегантная Валентина, выходя с пустой пепельницей в руках. – Все хорошо?

– Все просто чудесно. Лучше не бывает, – ответил Петр Аркадьевич очень спокойным голосом. – Даша, иди на кухню. Возьми коробку. Там пирожные. Купил в кондитерской возле офиса, когда собирался за вами. Два «Наполеона», два «Пражских» и еще то, твое любимое.

– Клубничное брауни? – обрадовалась Даша.

– Да. Марианна Георгиевна правильно сказала – нервные клетки нужно восстанавливать сладким. Мы обсудим случившееся завтра. Подумай как следует, что именно ты мне скажешь.

Рука, протянутая к коробке, упала. Кажется, после этих слов Даше расхотелось пирожных.

– А мы, Марианна Георгиевна, пройдем в библиотеку и побеседуем.

Валентина заинтересованно подняла брови и переводила цепкий взгляд от племянника к Даше, от Даше к Марианне, пытаясь по отдельным фразам догадаться, что произошло и почему у всех такие похоронные лица.

Наконец, она увела понурую Дашу на кухню. А Марианна долго снимала сапоги и надевала балетки. Ей не хотелось оставаться наедине с Петром Аркадьевичем и идти с ним в библиотеку.

– Садитесь, Марианна Георгиевна. Нам предстоит непростой разговор, – угрюмо предложил Петр Аркадьевич, когда они все же дошли до библиотеки.

Обстановка здесь соответствовала духу особняка. Помещение небольшое, квадратное, с высоким потолком. Темные лакированные полки, на них плотные ряды корешков – не только солидных, золоченых, но и старых, вкусно потрепанных. У окна широкий рабочий стол, в углу стоячие часы. И, как изюминка – парочка авангардистских полотен на стенах. Искусно подобранных в цвет ковра.

Поскольку Аракчеев здесь порой работал, кругом был идеальный порядок.

Марианна опустилась на низкий кожаный диванчик. На таком хорошо валяться с книжкой, положив голову на плотный валик и забросив ноги на спинку. А вот сидеть в ожидании выговора было неудобно. Колени задирались, непонятно, куда девать руки. Она чувствовала себя преступницей на скамье подсудимых. Болела голова, и снова вспомнились все унижения и переживания, которые ей довелось испытать за день. Еще и Аракчеев сейчас добавит! От обиды закололо в носу.

Петр Аркадьевич встал напротив, сунув руки в карманы. Помолчал, собираясь с мыслями. Марианне с каждой секундой становилось все горше.

– Марианна Георгиевна, откровенно говоря, я разочарован, что... – начал он, но не успел договорить, потому что Марианна неожиданно для самой себя горько разрыдалась.

Она старалась плакать беззвучно и непроизвольно хлюпала носом. Выпячивала нижнюю губу, глотала слезы. Понимала, что плакать нельзя и сейчас она выглядит ужасно во всех смыслах. Но никак не могла прекратить рыдать. От этого было стыдно и она рыдала еще сильнее. Запоздалая истерика во всей красе.

Последний раз такое с ней было… на экзаменах на выпускном классе, точно. Перед экзаменами бабушка хорошенько накрутила ее. Все внушала: «Смотри, не опозорь меня! Ты должна выложиться на все сто десять процентов. Проверь работу несколько раз, прежде чем сдавать! От этого экзамена зависит твое будущее! Плохо сдашь – пойдешь работать уборщицей».

А когда она сдала работу, то внезапно осознала, что сделала серьезную ошибку, но исправить уже было нельзя. Марианна так ревела, что завуч перепугалась и вылила ей в стакан с водой чуть не весь бутылек валерьянки.

Но это было давно, и с тех пор она больше никогда не плакала. Даже тогда, на четвертом курсе, когда Олежка...

– Простите, я сейчас… секундочку… сейчас успокоюсь, – невнятно пыталась она объяснить остолбеневшему работодателю.

Прозвучали приглушенные ковром шаги, звякнуло стекло, полилась жидкость.

Сиденье дивана вздрогнуло и подалось – Аракчеев сел рядом. Твердой рукой отвел ее ладонь от лица и сунул ей тяжелый стакан.

– Выпейте, Марианна Георгиевна.

Она послушалась: сделала два глотка, поперхнулась и закашлялась.

– Что… что вы мне дали? – спросила она, отдышавшись. – Такое... невкусное!

Горло горело, в голову немедленно ударила жаркая волна.

– Виски. Десятилетней выдержки. Воды не нашлось, простите.

Петр Аркадьевич с интересом смотрел, как она морщится и мотает головой. Марианна с утра ничего не ела, поэтому опьянение наступило мгновенно. Но веселее ей не стало; обида вдруг разрослась, показалась невыносимой, по щекам опять потекли горькие слезы.

Петр Аркадьевич забрал стакан и сунул ей в руки носовой платок. Марианна немедленно утерла нос и всхлипнула.

Закрыла глаза, и тут почувствовала, как на плечо ей легла тяжелая рука, а потом Петр Аркадьевич неожиданно привлек ее к себе. Да так близко, что ее щека легла на мягкую шерсть его пуловера, а жесткий угол воротника царапал ее висок.

Он легко похлопал ее по спине, а потом прижал еще крепче, как будто боялся, что она вскочит и убежит.

– Ничего страшного. Со всеми бывает. Вам сегодня сильно не повезло, вот нервы и сдали, – сказал он, и Марианна почувствовала, как вибрирует его грудь, когда он говорит, а его глубокий сильный голос прозвучал неожиданно близко. От удивления Марианна перестала рыдать и замерла, как пойманная мышь.

Она понимала, что надо бы отстраниться. Взять себя в руки, извиниться еще раз, стать, наконец, собранной и профессиональной! Но не могла. Она изумлялась новым ощущениям.

Раньше ее обнимали мужчины, и не раз. Обнимали партнеры в танцевальном кружке. Обнимали парни в клубе, обычно с определенными намерениями, и эти намерения становились понятны сразу же. Обнимал Олежка, будь он неладен…

Но вот так – заботливо, чтобы утешить, успокоить, и ничего не требовать взамен – ее еще никогда не обнимали. Она впервые поняла, как мужское прикосновение может дать чувство защищенности – от всего ужасного и неприятного, что случилось и еще может случиться в жизни.

– Простите, я не собиралась плакать, – покаялась она в кашемировую грудь. – Оно само получилось.

От алкоголя ее развезло, захотелось говорить. Делать это было легко, потому что глаз Аракчеева она не видела и его взгляд ее не смущал. Его твердая ладонь приятно грела спину. А еще от него изумительно пахло.

– Все как-то сразу навалилось, – жаловалась она слегка заплетающимся языком. – Работа, квартира, охранник … я ужасно испугалась скандала. Я ведь трусиха. Знаю, учитель не должен быть трусом, никогда. А я испугалась. За Дашу, за себя. А этот… охранник Коля, паразит такой… схватил меня за руку, представляете? Назвал шмарой. Все смотрели на меня, как будто я преступница. Больше никогда в жизни не зайду ни в один магазин.

– Вам просто не повезло. Неадекватов везде хватает. От всех не спрячешься. Нужно учиться им противостоять.

– Не смогу. У меня характер такой.

– Придется и сможете, – твердо сказал он. У Марианны от расстройства слезы потекли ручьем.  Кашемир под ее щекой уже промок. Она расстроилась еще больше и всхлипнула.

– Марианна.

Он немного встряхнул ее, потом ободряюще сжал ее плечо.

– Довольно. Хватит. Пора успокоиться. Паразита Колю мы накажем. Взыщем с него за моральный ущерб и умышленное повреждение имущества – как минимум.