Здесь умирает надежда - Энн Малком Страница 45

Карсон заслужил фотографии, воспоминания, разбросанные по всему дому.

Мои пальцы скользили по корешкам книг. Много автобиографий, книг по психологии. Затем мой палец остановился на книге с заметно потертым корешком.

«Герцог и я».

Я ухмыльнулась, увидев бесчисленное множество других исторических романов, уютно устроившихся между всеми этими крутыми книгами.

— Вина, дорогая? — Голос Карсона меня не удивил, так как я слышала, что он поднимался по лестнице. Я просто была слишком заинтригована, чтобы обернуться.

— Определенно, — сказала я ему, снимая книгу с полки. — Может быть, почитаем вместе.

Я повернулась со злой ухмылкой на лице, размахивая книгой с мускулистым мужчиной, вцепившимся в женщину в платье.

— Я читала эту, и она особенно дерзкая. Одобряю, — поддразнила я.

Карсон, со своей стороны, не выглядел пристыженным. Ни капельки. Уголок его рта приподнялся.

— Они мне нравятся, — просто сказал он.

Вот и все. Мой крутой, бывший шпион и злодей любил исторические романы.

Я чуть не сказала это вслух. Когда он пересекал комнату с двумя бокалами вина в руках, ухмыляясь мне.

Слова клокотали у меня в горле, отчаянно пытаясь вырваться. Я никак не могла больше сдерживать их.

Я даже открыла рот, готовая выложить все, пока он не подошел достаточно близко, чтобы я могла сосредоточиться на его торсе. Или, точнее, на его груди. Он был без рубашки, в шортах, низко спущенных на бедра, демонстрируя пояс Адониса и невероятно идеальное телосложение.

— Боже мой, — выдохнула я, уставившись на татуировку, и легкое покраснение вокруг нее.

Видимо, сделана недавно. И он только что вернулся с океана. У меня нет никаких татуировок, но я была почти уверена, что нельзя заниматься серфингом в тот же день, когда набиваешь татуировку. И он сделал ее сегодня, потому что я была с ним прошлой ночью. Я видела каждый дюйм его обнаженного торса. Нигде ничего не было. Много шрамов, да. Но на его левой груди не было татуировки с надписью «Рен».

— Пожалуйста, бл*дь, скажи мне, что это какая-то шутка.

Выражение лица Карсона было ровным.

— Я, по-твоему, комик, дорогая? — сухо спросил он, протягивая мне стакан.

Я хотела переключить свое внимание с его груди на лицо, чтобы нахмуриться, но мой взгляд был прикован к тату.

— Нет, — отрезала я. — Ты не производишь на меня впечатления какого-то комика. Но ты кажешься достаточно здравомыслящим, а здравомыслящий человек не будет набивать чужое имя на своей коже, если он знает вышеупомянутого человека всего несколько месяцев. — Мой голос стал немного пронзительным в конце, но я ничего не мог лас собой поделать.

Карсон поставил бокалы на кофейный столик, затем подошел, чтобы убрать волосы с моего лица, и я позволила ему это сделать, потому что все еще была в состоянии шока.

— Ты сама сказала, — сказал он. — В первую ночь, когда я трахнул тебя, ты сказала, что после этой ночи я захочу вытатуировать твое имя на своей коже.

Я уставилась на него, все еще пытаясь найти на его лице намек на шутку.

Ничего.

— Да, и я человек, склонный к чрезмерному преувеличению, что ты, несомненно, уже знаешь. Одна из немногих вещей, которые ты узнал обо мне, потому что мы знакомы всего несколько месяцев, — пролепетала я.

Выражение лица Карсона было относительно мягким на протяжении всего этого обмена репликами, если не сказать слегка удивленным, но теперь его глаза сузились, а выражение лица потемнело.

— А сколько? — он подрезал. — Как думаешь, сколько времени потребуется мужчине, чтобы узнать тебя? Месяц? Два? Год? Десять лет?

Он схватил свой стакан с кофейного столика и долго пил, прежде чем снова переключить свое внимание на меня.

— Я сделаю догадку и скажу, что ты никогда не была с мужчиной достаточно долго, чтобы позволить ему узнать тебя, — продолжил он. — Позволить ему почувствовать, как твоя киска сжимается вокруг его члена без каких-либо препятствий. Я единственный, кому ты это дала. — Он яростно указал на свою грудь.

Я никогда не видела его таким напряженным, как сейчас. Это что-то значило. Карсон был энергичным по натуре. Но эта энергия была другой.

— Ты дала мне это в первую гребаную ночь, — прохрипел он. — Нечто важное, священное для тебя, ты дала мне это, когда узнала обо мне столько, сколько не мог выяснить ни один детектив. Это должно пугать, ты должна хотеть держаться от меня подальше. Вместо этого ты пришла ко мне домой, одетая в свой белый сарафан, угрожая, соблазняя, пробуждая меня.

Теперь он тяжело дышал. Я заметила, как его грудь поднимается и опускается. Явно разозлился.

— Ты точно знала, что, черт возьми, делаешь, — резко заявил он. — Этот белый сарафан был красным флагом для гребаного быка. Ты впустила меня, Рен. В ту первую ночь. Потому что, несмотря на то, что ты чертовски упряма, даже ты не можешь отрицать связь между нами.

Он посмотрел в окно, пощипывая переносицу. Я не пошевелила ни единым мускулом. Не могла.

— Я взрослый мужчина, — сказал он, теперь уже менее напряженно. Гораздо тише. — Я человек, который знает, чего хочет. И я знаю, что хочу тебя. А ты знай, что я всегда буду хотеть лишь тебя. Знай, я хочу, чтобы твое имя было шрамом на моей коже.