Вера Колочкова - Синдерелла без хрустальной туфельки Страница 45

– Так что вы, дорогие мои, обо мне совершенно можете не волноваться – я всегда найду для себя занятие в старости, – закончила она рассказ о своих планах-мечтаниях неожиданной фразой.

– Ага, понятно… – уныло усмехнувшись, поднял на нее глаза Петька. – Будешь на сцене арию Татьяны Лариной петь. Я вас люблю, чего же б-о-о-ле…

Василиса прыснула и подавилась кофе совершенно неприлично, и закашлялась сильно, а Саша так же неприлично принялся колотить ее по спине. В общем, завтрак получился как завтрак. И веселый, и грустный одновременно, как и все происходящие с ними в последние дни события…

По случаю выхода в свет Василиса решила приодеться. Долго стояла перед открытыми дверцами шкафа, перебирая свои оставшиеся от прошлой жизни наряды, и ни на что не могла решиться. Все было каким-то смешным, голубым да розовым, легкомысленным-бессмыссленным… Юбочки, джинсики-капри, курточки какие-то – все, все из прошлой, далекой уже жизни. Господи, неужели она когда-то это носила… Наконец в руки попалась довольно приличного вида светло-серая замшевая утепленная куртка, и она напялила ее на себя радостно. А подойдя к зеркалу, обнаружила вдруг, как некрасиво из элегантных замшевых рукавов торчат ее огрубевшие, красные от резиновых перчаток и горячей воды руки. Как клешни. Да и рукава у куртки не были раньше такими короткими, и в плечах она ей, помнится, такой узкой не была… Выросла она за эти два года, что ли? Хорошо, хоть пуговицы свободно застегнулись. Но видок все равно еще тот. Как с чужого плеча… Она захватила пальцами рукава куртки и вся встряхнулась-поежилась, безуспешно пытаясь вжиться в забытую модную одежку. Потом махнула отчаянно на себя рукой в зеркало и отошла от него, и закрыла сердито по пути дверцы шкафа – вот еще, будет она тут стиль с модерном разводить… Что за нежности при нашей бедности…

И тем не менее, идя с Сашей по улице, она чувствовала себя совсем, совсем неприютно, и все время тянула, как ей казалось, незаметно, рукава вниз, сжимая их пальцами, и ежилась, и горбилась, и странно как-то кособочилась вся. Саша, заметив эти ее страдания, остановился и, развернув ее к себе, решительно закатал рукава куртки вверх, до самого локтя почти, и поддал слегка по спине, и с силой развернул плечи назад. Все это он проделал так быстро и уверенно, что Василиса тут же и успокоилась, и пошла себе рядом резво, посматривая легкомысленно по сторонам. Куртку Саше они купили в первом попавшемся на пути магазине, на этом их запланированный шопинг и закончился. Саша попытался было затащить Василису в дамский отдел, но, увидев ее испуганные глаза и вспомнив про давешний спор, тут же и отказался от этой затеи. И они пошли гулять – бродить просто так по осенним городским бульварам, и молчать, и переглядываться, и это было замечательно…

А Ольга Андреевна тоже зря драгоценного времени решила не терять, и как только за Василисой и Сашей захлопнулась дверь, схватилась за телефонную трубку и набрала Любочкин номер. По памяти набрала, ни в какие записные книжки не заглядывая. Удивилась даже. Наверное, память наша каким-то особенным образом умеет сохранять в себе телефонные номера из давнего и хорошего прошлого, те именно номера, которые набирались раньше с легким и веселым сердцем, и при случае тут же услужливо подсовывает их нам в целости и сохранности…

– Да! – ответила ей трубка веселым и молодым Любочкиным голоском. Вот тоже странная такая особенность – годы уходят, делая людей старыми и некрасивыми, а голоса их никак меняться не хотят…

– Любочка, здравствуй, это Оля…

– Олечка! Ну как ты? Я только утром о тебе вспоминала! А ты вот вдруг сама и звонишь… У вас там все в порядке? Помощь моя нужна? Помнишь, как мы с тобой договаривались? Как только понадобится моя помощь, ты мне сразу, прямо тут же звонишь!

– Ну что ж, Любочка… Вот и звоню…

– А что такое? – встревожилась на том конце провода Любочка, – Случилось что? С детьми что-то, да?

– Ой, Любочка, тут у нас такое, такое… Да все, все хорошо, ты не волнуйся только! А помощь твоя действительно мне очень нужна! Понимаешь, мне надо обязательно Василису с Петечкой к матери в Германию от себя спровадить…

И Ольга Андреевна, волнуясь и проглатывая концы слов, взахлеб начала выкладывать бывшей подруге хорошие свои новости: и про динамику свою долгожданную, и про приезд невестки своей Аллочки, которая – кто бы мог подумать! – не только рассказала немецкому мужу о наличии у нее двоих детей, но и уговорила его заняться их судьбой, то есть устроить эту их судьбу как можно более благополучно.

– Ой, как это замечательно, Олечка! – радовалась ее новостям Люба. – Как я за тебя рада! И за внуков твоих рада! Вот уж воистину, радость одна не приходит, как и беда тоже…

– Только вот за Василису я беспокоюсь, знаешь, – вздохнула тревожно Ольга Андреевна. – Она у нас девушка строптивая, с характером… Говорит, не поеду никуда, пока тебя на ноги не поставлю…

– Ну что ж, хорошая у тебя внучка, значит! Да ничего, мы ее уговорим. Когда, говоришь, Аллочка твоя приезжает?

– Завтра…

– Ну, а я сегодня приеду! Олечка, ты только не волнуйся, я обязательно с ней поговорю. Я постараюсь убедить ее, что она может вполне оставить тебя на мое попечение, и что мне это даже в радость будет. Так я приеду, Олечка?

– Приезжай, Любочка…

И Любочка действительно скоро приехала. И ждала Василису весь день, и весь вечер, да так и не дождалась. И Ольга Андреевна недоумевала – что же это, куда ж это они с Сашей подевались? И сколько же можно времени по магазинам ходить в поисках мужской куртки? Какой же Саша оказался строптивец в выборе одежды, однако… Так и пришлось им отложить разговор с Василисой на завтра. Но обе они твердо для себя решили – не отступятся от девчонки ни за что и спровадят-таки ее навстречу своему счастью…

Они гуляли уже довольно давно, но если бы кто еще догадался напомнить им, что на свете существует такое понятие, как время… И октябрьский день, как дорогой им подарок, выдался неожиданно теплым, сухим и солнечным, словно приглашал эту странную пару в свои объятия, приветливо и мудро им улыбался да игриво кидал под ноги золото листьев – нате, любуйтесь, наслаждайтесь, все равно ж пропадать этому добру с наступлением скорых уже холодов…

Наверное, только один такой день выпадает за целую осень, прозрачный, чистый и теплый, когда в воздухе так гармонично сочетаются эти запахи и цвета; когда по засыпанному листьями бульвару разливается тончайший аромат дыма от далекого костра, когда солнце светит не ярко, до рези в глазах, а снисходительно и ласково, и игриво-добродушно серебрит прозрачный воздух осенними паутинками, когда небо кажется таким близким, словно разрешает дотянуться до себя рукой, если захочешь. И душа твоя поет спокойную и счастливую песню, и говорить ничего не надо, чтобы не перебить да не испортить ее, не дай бог… И опять Саша поймал себя на мысли – это в который уже раз! – как в привычную его внутреннюю музыку совместного, слитого с природой бытия-праздника вплетается незнакомое ранее созвучие, странная такая нотка, своеобразная и звонкая, требующая выхода внутренней этой музыки в свет, в жизнь, к людям. Появилось даже ощущение, будто он долго, очень долго находится в некоем отпуске от постоянной своей потребности улетать-проваливаться куда-то в поисках сюжетов и красиво цепляющихся друг за друга слов и предложений, и жадно впитывает в себя огромными порциями реальную, трудную, – земную, в общем, жизнь, и будто это и не плохо совсем, а наоборот, очень даже хорошо и правильно…