Заряна - 217-я жизнь. Блог бывшего экстрасенса Страница 45

Да, действительно, более эффектного момента, чтобы отказаться от меня, Антон найти бы не смог. В драматурги бы ему пойти, сериалы сочинять!

Минут через десять он заскучал гладить меня по головке и спросил – не отвезти ли меня куда-нибудь. Я сказала, чтобы он ехал по своим делам. Он потоптался-потоптался и уехал-таки.

Я рыдала еще 30 минут – по часам у метро было очень хорошо отмечать время. И поплелась к своим студентам.

51.

Антон ушел днем. Почти без вещей. Никто не устраивал прощальных спектаклей.

Антон – потому что со всей искренностью клялся быть здесь регулярно и мне помогать всем-всем-всем, о чем я попрошу. Я – потому что не знаю, что сказать тому, кто бросает тяжелобольного человека (за полтора месяца до родов я уже плохо ходила), как раненого на поле боя.

В квартире стало тихо, можно стало просто лежать, просто смотреть в потолок, не вздрагивая от звонков, шагов и голосов на улице. Просто дышать. Мы с квартирой, верной наперсницей моих бед, вздохнули спокойно.

Часа через три позвонил муж и бархатным голосом позвал:

– Маняша! – со своей особенной «летящей» интонацией, от которой я таяла.

Но не в этот раз. Никакая я не Маняша!

А ведь действительно, уже нет!

Я давно уже просто Маша.

Но Антон не в курсе моих прозрений.

Он просто продолжает в том же духе, по накатанной:

– Как тебе там? Без меня? Может, мне приехать?

Я отвечаю кристально честно, что без него намного лучше, чем с ним. После чего разговор логически увядает, потому что ему надо было бы найти способ вернуться, а мне хотелось просто дышать – молча, без напрягов.

Еще несколько раз Антон приезжал в квартиру и наводил порядок, привозил еду. Затем просто пропал. Ни в аське его нет, ни в «Твиттере». Загулял, видимо. Ушел в штопор.

Прошло еще несколько вечеров, потом даже целых две недели. На самом деле я так уставала от своей работы-учебы, что вечерами просто тихо лежала на кровати и мурлыкала что-то ребенку. И спала.

Однажды в полной тишине раздался резкий звук телефона:

– Скорее, с Антоном что-то страшное! – значит, свекровь. – Я пришла с работы, он лежит на полу и корчится. Я думала, он обкурился, пьяный. Поднимает глаза. Болит что? – говорю. Он не жалуется, «скорую» звать не дает. Я его подняла, а он – глаза черные…

Ты должна что-то делать! Ему больно так, без тебя!

Только ему больно? Больно мне, больно ребенку. Нам больно уже очень давно, наверное, целые тысячелетия. Его черная тоска, или сушь, как ее называют бабки-ворожеи, к которым бегает половина населения страны – это родная сестра моей тоски…

Но как я помогу человеку, который не хочет помочь себе. И мне.

На следующее утро звонит Антон, голосом тщательно демонстрирует, что все отлично. Говорит, что он заедет вечером.

Появляется значительно раньше – надушенный, наглаженный, с намертво приклеенной улыбкой и вкрадчивыми манерами (это у него называется «разведать обстановку»). Начинает помогать по дому, выносит старые пакеты и между делом вставляет фразы о том, как он востребован женским населением. Его привозят на работу и увозят с работы, слушают каждое его слово, зовут к себе. Да он просто нарасхват.

Опять это дивное свойство мужиков – стараться понравится одной даме, расхваливая качество или количество отношений с другими.

– Может быть, мне вернуться? Тебе же тяжело одной? – заботливо так.

Мне тяжело, и не факт, что я смогу этот месяц до родов прожить одна. Но теперь в моей голове тумана намного меньше. Стратегическая ошибка мужа – мне нельзя было давать дышать воздухом, свободным от него. Вместо розовых соплей я обдумываю, чего ж он хочет. Вернуться ко мне и начать все сначала со мной?

Или вернуться и продолжать свою свободную жизнь?

Конечно, свободную жизнь! А я, значит, снова буду пугаться, бредить, срываться в истерики и ждать его ночами. Зато он будет уверен, что он меня контролирует, и я никуда не денусь. Его не будет скручивать «сушь» и у него все будет нормально, и мама его не будет волноваться.

– Да, я такой. Бери меня таким, какой я есть. Это ведь и есть любовь – принимать человека таким, какой он есть, со всеми его недостатками. Ты мне сама это говорила, что любовь – это полное принятие. Ты же говорила, что меня любишь.

А действительно, что такое любовь? Если он меня устраивает только на моих условиях, то это любовь?

И хоть я молчу, Антон прекрасно читает мои эмоции. А потому принимает тон жалостливый и покровительственный:

– Ну вот и хорошо, ну вот и молодец. Ложись, отдохни, тебе нельзя волноваться. Я потом вещи перевезу и на роды с тобой пойду. А ты, маленькая, решила, что сама все можешь…

Вот тут молчать уже бессмысленно, но и орать у меня не выходит:

– Как я могу тебя пустить обратно, если ты предатель?! Как я могу взять тебя на роды, если к тебе спиной нельзя поворачиваться?! Зачем ты мне, когда у меня все хорошо, если тебя нет, когда мне плохо?!

Я наверняка говорю слишком тихо и неубедительно, но Антон и такой отповеди совершенно не ожидал. Видимо, слишком полагается на плохие советы типа «сама завоет, у вас же ребенок». Не понимают люди, что у меня будет ребенок и этого мне достаточно. Все остальное вторично.

На следующий день приехали мои золотые родители и забрали меня к себе, я к тому моменту уже совсем плохо ходила. Страшно болели ноги, как у всякого человека, которому надо двигаться по жизни, а он не знает, какое направление выбрать.

И правильно, увозите меня от соблазна подальше. А то Антон повадится песни петь, и в какой-то момент я могу не выдержать натиска. Пустить его обратно и все начнется по-новой. А мне ребенка надо доносить.

Муж – человек не злой, не хочет ничего плохого ни мне, ни мальчику. Просто ему надо, чтобы мы его не касались. Он хочет быть свободным, и при этом «сохранить лицо», а в этой ситуации он кругом оказался негодяем, и его это очень злит. Черт его знает, на что он теперь пойдет, чтобы оправдаться в собственных и чужих глазах. Антон с его фантастической интуицией чувствовал, что у него был только один шанс меня подчинить и «умять под себя» – беременность, когда я и зависима, и безвольна. А свои шансы он всегда умел использовать по максимуму.

52.

Кажется, я могу написать пособие на тему «как его разлюбить». Я стала большим специалистом в этом вопросе. Оставить все как есть и терпеть его закосы – это преждевременные роды, мне так нервничать нельзя. Я это знаю точно.

Заставлять себя его ненавидеть, разлюбить или как там принято в художественной литературе – это рисковать ребенком, а до родов еще почти месяц. Нельзя убивать любовь в себе. Не будет человек, чья мать перед родами растила в себе ненависть, ни здоровым, ни счастливым. Скорее уж калекой будет физическим или нравственным.