Наталья Труш - День свалившихся с луны Страница 46

– Да я же тут только ночую! А вообще-то зубы чищу, не заходя внутрь этого «санузла»!

– Минимализм полный! Меньше не видела! Ну, и где мы с тобой кофе пить будем?

– Хочешь, спустимся вниз, в кафе, а можно здесь сварить: у меня с собой есть банка, кипятильник и все, что нужно. Даже печенье есть, не французское, а домашнее.

– Правда? Из дома? Давай здесь!

Павел вскипятил воду, разлил ее по пластиковым стаканчикам, выставил на стол печенье, сахар, банку растворимого кофе. Они примостились за узким столиком.

– Какой ты запасливый! – Даша по привычке обняла ладошками стаканчик.

– Я привык. Я по работе часто бываю в командировках. А уж когда еду куда-то туристом, то это святое дело. Угощайся! Печенье мама пекла, сахарное!

– Маму твою я хорошо помню...

– Старенькая стала...

Павел рассказывал про свою провинциальную жизнь, про работу, про мелкие радости.

– Вот так, Дашка, у нас все просто. Да ты и сама помнишь! Лучше расскажи о своей питерской жизни.

– Да я тебе все уже рассказала в первый день! Ничего особенного. Пойду я, Паша. Завтра мой самолет. Завтра я буду дома...

Даша подошла к окну, потянула за ручку, и в комнату ворвался ветер. Он надул парусом розовую тонкую занавеску, которую Дарья поймала, и она затрепетала у нее в руках.

– Какой удивительный закат... – Даша смотрела на красные черепичные крыши, причудливо изломанные на горизонте. На ближайшей к балкону у полукруглого слухового окна сидел кот и жмурился от удовольствия.

– Я очень рад, что мои парижские дни проходят в этом смешном отеле. И окно мне это очень нравится. – Павел подошел к Даше, положил ей на плечо руку. – Знаешь, песня эта, про французскую женщину, она ведь про эти места. Как будто вот из этого окна автор и увидел «неровность вычурную крыш». Здесь граница 17-го и 18-го кварталов...

Павел помолчал. Даша услышала, как он судорожно выдохнул и сказал:

– Даш, оставайся, а?

– Нет, Паш, я к себе. Если хочешь, проводи.

– Даш...

– Паша, я к себе.

– Хорошо. Даш, я понимаю. Но ты мне хоть оставишь свой номер телефона?

– Оставлю.

– А если я приеду в Питер, ты со мной встретишься?

– Встречусь.

Они простились у «Аполло опера».

– Даш, я ведь любил тебя. Очень. Не забывал. А сейчас встретил, и...

– Паш, не надо. Я ведь тоже тут не просто так появилась. И история эта моя в Сен-Женевьев-де-Буа... Ой, лучше не вспоминать! Ладно, все проходит, пройдет и это. Но я поняла одно – не отрекаются любя. Можно убежать от другого человека, но нельзя убежать от себя. Особенно если ты в жизни этой немножко не от мира сего, как... как свалившийся с луны... Как при этом жить?

– Трудно. Если только не найти в этой жизни такого же... свалившегося с луны!

Даша вздрогнула.

– Это, знаешь ли, большая редкость...

– Для тебя я готов быть этим самым не от мира сего...

Даша грустно посмотрела на одноклассника. «Хороший он, Пашка Рябинин. Порядочный и положительный. Но... Не мой... А специально стать «этим самым не от мира сего» – это не реально», – подумала Дарья, а вслух сказала:

– Паш, ты звони. Я прилечу домой, восстановлю свой мобильный номер, буду на связи. Звони.

– Буду звонить! – Он неуклюже поцеловал ее в щеку и пошел прочь, не обернулся даже на углу у площади Пигаль – просто скрылся из виду в густеющих сумерках.

А Зиновьев и в этот день ей не позвонил.

Самолет медленно покатил по взлетной полосе, вырулил на прямую, затрясся всем корпусом, потом разбежался и оторвался от земли. Секунда – и огромный блистательный Париж остался далеко внизу.

Дарью буквально вдавило в кресло, так что трудно было пошевелиться. Она мысленно перекрестилась, пожелав себе и всем удачного приземления. Когда авиалайнер закончил набор высоты и стюардесса дала отмашку пассажирам, которые, казалось, только и ждали сигнала и кинулись доставать книжки, плееры, потащились дружно в туалеты, Даша открыла сумочку, в которой везла самые дорогие в этот ее парижский отпуск подарки – игрушки. Она поцеловала Лиса и Маленького принца, улыбнулась и сказала самой себе: «Все будет хорошо!»

Даша дремала весь полет и едва не проспала момент, когда пассажиры дружно зааплодировали экипажу, удачно посадившему самолет в аэропорту Пулково. «Ура!» – сказала мысленно Даша и стала собираться на выход.

Она не очень спешила, пропуская вперед пассажиров с детьми, которые хныкали, бабушку с палочкой, еще каких-то торопыг, которые буквально наступали ей на пятки. Потом минут пятнадцать она ждала, пока на ленте транспортера не выплывет из багажного отделения ее сумка на колесах.

Все это время Даша задумчиво рассматривала хорошо знакомый ей пейзаж за окном. Снегу вроде за эти десять дней стало меньше, а тот, что еще лежал, почернел, покрылся корочкой наста, какая образуется при таянии. Значит, и в Питер пришла весна. Еще не настоящая, больше календарная, но уже с намеком на скорое тепло.

Даша вышла в зал, где за стеклянной стеной ожидали пассажиров встречающие, и стала продираться сквозь толпу чужих людей, которым не было до нее никакого дела. Они встречали своих близких. А Даша близкой им совсем не была.

И вдруг кто-то потянул сумку у нее из рук. Даша дернула ее за ручку, обернулась, недовольная, и застыла. Зиновьев.

– Михалыч...

Она клюнула его носом в щеку, теплую, потому что не на улице он ее ждал, а в зале аэропорта. Зиновьев обнял ее, прижал к себе, и сильная, уверенная в себе Даша Светлова расплакалась. Просто там, в Париже, у нее не было возможности оплакать то, что с нею стряслось, а тут выплеснулось.

– Дашка, ну что ты, хорошая моя! Не плачь! Где-то у нас тут Витя... Витя!

Из толпы встречающих к ним протиснулся высоченный Витя Осокин, подхватил Дашину сумку и потопал на выход.

– Все, Даш, дома ты... Дома хорошо, да?

Зиновьев разговаривал с ней, как с маленькой девочкой.

– Сейчас приедем домой. Отдохнешь, успокоишься, расскажешь мне, что с тобой стряслось. А главное, Дашка, ты наконец-то вернулась. Я скучал.

«Вот и планируй побег... Там жених проходимцем оказался, тут – Василий скучал...»

Зиновьев не так часто бывал у Даши дома, предпочитал привозить ее на свою дачу в Комарово. Но что и где в Дашиной квартирке на Юго-Западе, он тоже знал. Домашние меховые тапочки-сапожки, в которых Даша неслышно, как кошка, ходила по дому, – ее любимые! – он нашел на обувной полке в прихожей. И для себя войлочные тапки, – не шлепки без задников, которые держат в доме для гостей, а именно свои именные тапки с вышивкой, которые Даша привезла ему с какой-то выставки народных промыслов.

– Давай, Дашка, лапки! Сейчас переоденешься и будешь совсем дома. Дома хорошо!