Татьяна Лисицына - Любовь под соснами (СИ) Страница 47

— Мы познакомились в кафе для голубых. Он был совсем молоденький. Не больше восемнадцати. Длинные волосы до плеч. Похож на девчонку. И кожа такая нежная. Сидел один за столиком и пил пиво. Я тоже взял пиво и подсел к нему. Разговор завязался быстро. Он сразу согласился пойти со мной. Но за деньги. Мол, у него финансовые трудности. С работы выгнали, а надо кредит оплачивать. Меня это царапнуло тогда, но я убедил себя не обращать внимания. Так меня заклинило на нем. После того раза, мне так и не удалось больше с ним связаться. Номер мобильника, который оставил новый знакомый, оказался левым, а в том баре он больше не появлялся. Причину я узнал, когда сдавал анализы. Я тогда перепугался, что Эдика заразил, пришлось ему все рассказать. Но к счастью, ему повезло.

— Здорово тебя кукольник наказал, — усмехнулась Кристина. — У меня, знаешь, сколько было таких случайных связей? И ни одной инфекции.

— Так у тебя было с противоположным полом.

— Ага, значит, Бог у нас только однополую любовь не уважает.

— Не юродствуй, Крис. Я сегодня молился, и мне показалось, что Он простил меня. Теперь все от тебя зависит. Я не могу больше так жить. И не хочу. — он решительно повернулся к ней. — Я все равно найду способ это сделать.

— Пожалей меня, ладно? Обещаю проводить с тобой больше времени. Давай сейчас кофе сварю?

Вместо ответа Андрей отвернулся к стене. Плечи у него тряслись от рыданий.

Кристина почувствовала, что больше не может находиться здесь. Она встала с кресла, закрыла за собой дверь и спустилась в сад. Солнечный день причинял почти физическую боль. Она выбежала на берег озера и, сбросив майку с шортами, в одном белье бросилась в озеро. Плавала до изнеможения. Потом вышла, как пьяная и пошла к дому. С мокрых волос вода стекала на плечи и на спину, она стучала зубами от холода, пока не забралась под горячий душ.

Когда снова нашла в себе силы войти в его спальню, Андрей лежал в той же позе. Поставила пузырек с таблетками на тумбочку. Легла рядом. Обняла. По щекам снова потекли слезы. Она привыкла к нему, к их разговорам, к своей нужности. Возвращаясь домой, знала, что ее ждут. Он повернулся к ней.

— Таблетки я оставила. Но я прошу тебя, подумай обо мне.

— Я сотру отпечатки твоих пальцев.

— Глупый, я не об этом. Как мне жить, если ты это сделаешь?

— С мыслью, что ты скрасила остаток моей жизни и помогла мне выбрать легкую смерть. А еще пообещай мне заботиться о Двенадцати соснах и никому их не продавать.

— Я не смогу здесь без тебя.

— Сможешь, Крис. Ты любишь это место, так же как и я. Сосны будут дарить тебе силу. Когда тебе будет совсем плохо, подходи к ним и обнимай. Я всегда так делал. А потом ты выйдешь замуж, здесь будут бегать твои дети, а я… буду смотреть сверху и радоваться. Ведь мы же не случайно встретились, а? Только не плачь. Уезжай сейчас. У тебя же есть дела. Не возвращайся до вечера. И попроси Иларию не подниматься ко мне.

Кристина не помнила, как она провела тот день. Она даже не смогла сесть за руль. Поехала на электричке на работу, нужно было прозванивать квартиры для очередного клиента. В офисе забилась в уголок и, слушая разговоры коллег о квартирах, представляла, как Андрей высыпает таблетки в руку и глотает их разом. Потом ложится и ждет смерти. Иногда она вскакивала с места, собираясь бежать туда, чтобы попытаться предотвратить неминуемое, но каждый раз ее что-то останавливало, и она возвращалась в комнату и заставляла себя работать.

Звонок мобильника вмешался в сонм голосов маленькой агентской комнатки. Голос мамы прерывался от слез. Она решила принести Андрею чашку чая и обнаружила его мертвым.

Кристина схватила сумку и бегом выбежала из офиса. Мамочка, это должна была сделать я. Я же ведь просила тебя не подниматься.

Кристина постояла, озираясь по сторонам. Позвала Андрея по имени. Несколько раз. Сначала шепотом, потом все громче и громче. Тишина. Тогда она вдруг поняла, что надо сделать. Принесла ведро воды и начала убираться в комнате. Откуда-то пришла мысль, что эту дверь можно не закрывать: здесь никого больше нет. Он ушел туда, куда хотел. К свободе от больного тела, к новой дороге в новую жизнь.

Отмыв все до блеска, сняла перчатки и приняла душ. Вошла к себе в комнату. Нахлынувшие воспоминания породят новую главу. Пальцы без ошибок попадали на нужные клавиши. Грусть складывалась в предложения, стекая слезами по мокрым щекам.

Я не помнила, как добралась домой. Все было, как в тот раз с Петровичем, только теперь я была взрослой, и я действительно любила Андрея, не как мужчину, как человека, как друга, как спасителя, вернувшего беженке ее статус. Я хотела бы плакать, но не могла, лишь кривились губы, путались слова и дрожали сжатые в кулачки руки. Я настояла, чтобы мама ушла к себе после дачи показаний. Следователь, видевший слишком много слез и смертей, пытался изображать тактичность. В конце концов, они все ушли, забрав то, что осталось от Андрея на вскрытие. Все самое главное будет после того, как будут первые результаты. Я налила в два пузатых бокала виски и поднялась к маме. Она, как обычно, лежала на спине со сложенными на груди руками. Я села на краешек постели и протянула ей бокал. Она приподнялась, я подоткнула ей подушку.

— Нельзя было этого делать. Теперь душа будет мучиться, — тихо сказала мама.

— Его душа мучилась уже слишком давно, и он сделал свой выбор.

— Это не выбор, это ошибка, за которую придется расплачиваться. Он же крещеный. Только Бог вправе определить, когда ему уходить.

— Никто не знает, что будет там. И не надо ссылаться на библию.

— Не понимаю, как оказались на тумбочке эти таблетки.

— Он просил принести ему снотворное. Жаловался, что не спит.

— Это наша вина. Мы не досмотрели за ним. Надо было предвидеть.

— Это только моя вина, — я сделала глоток виски. — Хотя если бы я была на его месте, поступила бы так же.

— Значит, по-твоему и мне…

— Мам, прекрати. Я не смогу без тебя. — К тому же я уверена, что врачи найдут лекарство, и ты поправишься. Я совсем недавно читала в интернете, появились процедуры пчелами. Хотела предложить тебе попробовать.

— Детка, это не работает. Я все время общаюсь с людьми на форумах. Это очередной обман. К сожалению, есть еще люди, которые наживаются на чужой беде.

— Мам, обещай, что этого не сделаешь. Ради меня. — Кристина всхлипнула.

Илария грустно улыбнулась.

— Я понимаю, как тебе тяжело со мной. Но уж видно зачем-то это нужно. — она сжала горячую руку Кристины своими холодными пальцами. — Я не сделаю этого, не волнуйся.

Я уткнулась маме в плечо, вдруг остро понимая, что у меня, кроме нее никого нет. Хотя, пожалуй, нет. Есть Корзина. Единственная подруга. А еще сегодня утром был муж. А вечером я стала вдовой. И это я помогла ему покинуть этот мир, и пусть меня наказывают за это, я уверена, что поступила правильно.

И снова кукольник пожалел меня. На пузырьке с таблетками не обнаружили отпечатков пальцев, кроме Андрюшкиных. А откуда взялся на его тумбочке пузырек, никто не раскапывал. Смерть его была определена, как самоубийство. Эдик на похороны не явился, зато Андрюшкина сестра устроила такой скандал, пообещав судиться со мной за Двенадцать сосен. Но я знала с самого начала, как только приехала сюда, что никому их не отдам. Тем более, что я обещала Андрюшке. И каждый раз, занимаясь столь ненавистными садовыми делами, я напоминала себе, что делаю это для него.

Кристина оторвалась от экрана ноутбука. Час ночи. Она вспомнила, что не зашла к маме и отругала себя. Каждый раз, когда начинала писать, настоящее распадалось на куски, исчезая в вымысле строк. И в этом было настоящее счастье. Как хорошо было бы стать известной писательницей, мотаться по миру, разыскивая интересные сюжеты и зарабатывать этим на жизнь. И тогда она смогла бы оставить работу в ненавистном агентстве. Показать фигу Мухину и стать свободной, как птица. Мечты. Ни один из ее романов и рассказов так и не был напечатан. И она уже сама теряла веру в себя, думая, что так и останется малозаметной писательницей, удовлетворяющейся несколькими отзывами от неизвестных читателей и никогда не увидит свое имя на обложке.

Ради любопытства она начала выкладывать повесть о себе на своей страничке в Самиздате. Пошли первые отклики, особенно активным оказался некто, называющий себя сказочным именем Садко. Он комментировал чуть ли не каждую главу, постоянно приставая с вопросами, испытывала ли писательница такие чувства или это плод воображения. Играя с неизвестным собеседником, Кристина отвечала уклончиво, то да, то нет. Не разочаровывая, но и не сознаваясь. Беседа продолжалась на многих страницах, и иногда Кристине казалось, что оппонент знает ее лично, что было фактически невозможно. Страничка в любимом всеми непризнанными авторами Самиздате была создана недавно, и там Кристина назвала себя Вороной, детским прозвищем, которое сейчас уже никто не помнил, кроме Корзины, которая и компьютером-то пользоваться не умела. Все свои тексты Кристина давала ей распечатанными.