Татьяна Алюшина - Два шага до любви Страница 47

И тут вывезли на каталке моего сына. Он показался мне таким маленьким и беззащитным, измученным и был бледным, с совершенно белым, как бумага, лицом.

— Максим! — кинулась я к нему.

— Он вас не слышит, — придерживая меня за плечо, пояснил Геннадий Павлович.

А я уже не слышала его. Я семенила, согнувшись, рядом с каталкой, на которой везли моего ребенка, гладила его по лицу, поправляла растрепавшиеся волосы, держала его ладошку. Меня не отгоняли, понимали, наверное, да и разве я первая мать в этой больнице, чуть не потерявшая своего сына?

Макса привезли в палату, переложили на кровать, поставили капельницу, подключили к нему какие-то аппараты, тихо запищавшие сигналами, прикрыли одеялом, а я не могла отвести от него взгляда, пока одна из медсестер, осторожно обняв меня за плечи, мягким голосом не пояснила:

— Он еще под наркозом, а когда очнется, мы ему сразу введем снотворное и обезболивающее, чтобы спал. Вы пока позвоните родным, успокойте, да и вам самой надо успокоиться, прийти в себя, поесть что-нибудь.

— Да-да! — словно опомнилась я.

Позвонить родным! И, посмотрев на Максима еще раз, вышла из палаты и пошла в приемный холл, где можно было звонить по сотовым телефонам. И увидела там Виктора, водителя, сидевшего в уголке и читавшего какой-то журнал. Заметив меня, он тут же встал и подошел.

— Как ваш сын?

— Его спасли, говорят, что теперь все будет хорошо, — улыбнулась я, сообщая радостную новость.

— А Сергей Константинович?

— Он сдал слишком много крови и до завтрашнего утра его оставят здесь. А утром его можно будет забрать и отвезти домой. Работать несколько дней ему запретили.

— Я за ним приеду, — и отдал мне ключи от моей машины, про которые я совершенно забыла.

Мы попрощались, и я позвонила Игорю.

— Игорь, он жив, — сразу сказала я, как только он ответил. — Состояние стабильное, врачи говорят, что самое страшное уже позади, теперь все будет хорошо.

— Слава богу! — выдохнул Игорь и тут же спросил: — Что-нибудь надо?

— Надо! — спохватилась я и уточнила: — А сколько времени? Рынки еще открыты?

— Времени седьмой час, а рынки наверняка еще открыты.

— Тогда пошли Олега купить натуральные выжатые гранатовый и лимонный соки, и пусть привезет мне сюда, в Склиф, в приемную «Скорой помощи».

— Все сделаю. Жди. Ты Надежде Владимировне позвони, — напомнил он.

Это было труднее. Сил на этот разговор у меня не было. Но я позвонила маме и, стараясь быть максимально спокойной и убедительной, рассказала ей про Макса и еле уговорила не приезжать прямо сию минуту, нагрузив срочными поручениями. Пусть займется конкретным делом, это ее мобилизует и не даст паниковать.

А у меня дела. И я отправилась искать Берестова.

Он был в палате один, вторая койка пустовала. И спал. Бледный, с ввалившимися щеками, с заострившимися чертами лица, отчего казался резко похудевшим. Я стояла, смотрела на него и не знала, где можно найти такие слова, чтобы выразить свою благодарность этому мужчине.

Он даже не знал о существовании моего сына, для него это посторонний, чужой мальчик, и я посторонняя женщина, к тому же отказавшая ему в продолжении интимных отношений. Но он, не задавая никаких вопросов, пришел и спас этого ребенка. Меня спас! Две жизни! Я не знаю и знать не хочу, и думать не буду, что бы случилось со мной, если бы Максим погиб. Но то, что я бы не жила больше, это точно! И совсем не в физическом смысле.

И я смотрела на него, спящего своего спасителя, и отчетливо понимала, что мой долг ему огромен, значительно выше и больше, чем можно представить, и что суетно-житейская ерунда, казавшаяся мне еще вчера такой важной и непреодолимой, оказалась просто мутной пеной налета на прошлом!

Ничто не имеет значения! Все такая тупая, бестолковая человеческая глупость! Я чуть не потеряла сегодня сына! И на фоне этого факта хрень, которой мы забиваем свои головы, видится в истинном свете: суетливой ничтожностью нашего эго, которое убивает, уничтожает в нас все самое главное и важное, и единственно ценное!

Я осторожно села на край кровати, наклонилась и поцеловала его в холодные губы. Берестов вздохнул и с трудом открыл глаза.

— У меня начались эротические видения? — тихим, немного севшим голосом спросил он с видимым усилием.

— Пока нет, — улыбнулась я и снова его поцеловала. — Спасибо. У меня нет слов передать, как я тебе благодарна.

— Как парень? — спросил он.

— С ним теперь все будет хорошо. Благодаря тебе, — улыбалась я ему, — ты его спас.

— Он сам себя спас, — старательно выговаривал слова Берестов. — Мне врачи там рассказали, пока я мог еще что-то слышать. Он сам себе перетянул артерию и еще пытался помогать другу. У тебя отличный парень.

«У тебя тоже, — подумала я. — У тебя тоже!» Но я расскажу ему об этом не сегодня. Скоро.

— Спасибо тебе, — еще раз поблагодарила я.

— Не плачь, — помолчав немного, сказал он.

— Я не плачу. Я не могу плакать, — улыбнулась я.

— А что у тебя течет по щекам? — улыбнулся он в ответ.

— По щекам? — удивилась я.

Я приложила ладони к лицу и почувствовала на них влагу, и удивленно уставилась на мокрые кончики пальцев, даже провела по ним большими пальцами, дабы убедиться.

— Я не плакала много лет, — посмотрела я на Берестова. — Однажды, очень давно, я выплакала все слезы, и что-то там сломалось внутри меня, и я больше не могла плакать, даже когда очень хотелось, когда это могло бы мне помочь.

— Просто у тебя еще не было такой радости, — сказал он потрясающе верно.

— Да, — согласилась я, — такой радости у меня еще не было.

— Слушай, я тут посплю, — полусонно проговорил Берестов, закрывая глаза.

Я наклонилась и еще раз поцеловала его в губы:

— Поспи.

И тут подумала, что сначала от страха, а потом от радости и облегчения совсем забыла выяснить важные обстоятельства произошедших событий, что нужно срочно наверстать. И я отправилась в приемную регистратуру узнать, что с Темкой и его родителями.

Я выяснила не только это, но и подробности случившейся аварии.

Они в общем потоке начали движение на зеленый свет светофора, когда из-за поворота, на свой красный свет, вылетел на запредельной скорости мажор на «БМВ», который решил проскочить перекресток перед уже тронувшимися машинами. Игра у них такая, развлекуха адреналиновая!

Крайний в левом ряду водитель успел его заметить и притормозить, а Лешка, шедший в среднем ряду, из-за этого маневра вылетевшей машины не видел, и «БМВ» на скорости, превышающей сто пятьдесят километров, врезался в них, в левый бок. И машина, отлетев, другим, правым боком ударилась в идущую рядом и перевернулась, а там пошла цепная реакция.