Татьяна Алюшина - На грани счастья Страница 47

— Федотыч, ты меня не пугай! — пожурил Игорь. — Что я без тебя делать буду?

— Не беспокойсь, Николаич, еще с десяток годков для твоего успеху и благоденствия да нашей наступившей наконец счастливой жизни, дай Бог тебе здоровья, потружусь. Да и там не брошу, правнучек у меня одарен. Его обучаю, будет кому на полях твоих голой жопой сидеть да «сухарь» с «заливом» предсказывать!

— Класс! — восхитилась Дашка, блестя глазами. — Вот просто класс!

— Ну а ты, Дарья Васильевна, расскажи о своем крутом вираже из руководителей компании в устроители детских праздников?

— Да ты что! У меня еще миллион вопросов к тебе! — воспротивилась перемене темы она.

— Давай я тебе на них в следующий раз отвечу, — остудил ее жгучий интерес Власов. — Ты лучше скажи, как из ведущих топ-менеджеров оказалась в анимации?

Дашка призадумалась, растеряв сразу все, что искрилось в глазах и горело нетерпеливым интересом.

— Так просто не объяснишь… — Посмотрела задумчиво куда-то за реку.

— Объясни сложно, — предложил он и спросил заботливо: — Ты устала?

— А который час? — повернулась к нему Дарья.

Он посмотрел на часы, чувствуя надвигающуюся досаду и легкое разочарование. Ему совсем не хотелось — ну вот совсем! — заканчивать этот «вечер откровений», вставать из-за стола, выдергивая себя из ощущений, в которых находился и плыл расслабленно.

— Без пяти двенадцать, — ровным тоном сообщил он.

— Фигня! — оценила Дашка и спохватилась: — Слушай, ты, наверное, устал?

— Я отдыхаю, — уверил Власов, чувствуя, как отпускают беспокойство и досада. — Ты сама-то как? Встала сегодня часов в пять?

— В пять, — подтвердила она. — Но я, наверное, тоже отдыхаю.

— Тогда, может, осилишь свою непростую историю?

— В смысле усталости? Легко, а вот…

Он не торопил и не настаивал, понимая, что, видимо, коснулся глубоко личных переживаний. Смотрел на нее, теплея незнакомо в груди.

— Это из-за мамы, — решилась Дарья на непростое откровение. — Но если рассказывать, то придется «от печки». А это долго, это про всю мою жизнь.

— Дашенька, мне очень хочется услышать про всю твою жизнь, — улыбнулся Власов и спросил: — Вина?

— Не помешало бы, — согласилась Дарья, подождала, пока он разлил в бокалы вино, не чокаясь, уже находясь в прошлом, отпила глоток. — Тогда надо начать с родителей. Мой папа Василий Дмитриевич Васнецов женился на маме Маргарите Станиславовне Юдиной, когда ему было тридцать семь лет, а маме семнадцать и она только закончила школу. Папа работал в Министерстве путей сообщения, и скандал ему грозил и неприятности нешуточные. Но он так рассказал на партсобрании о своей любви, что его не только простили, а еще и помогли устроить шикарную свадьбу.

Они встретились, когда в торжественной обстановке маминому папе, заслуженному автодорожному строителю, вручали награду в министерстве. Там Василий Дмитриевич и увидел Риточку.

Они поженились через месяц, а через год родилась Екатерина, в восемнадцать маминых лет, через два года — Дарья.

Отец много работал, постоянно ездил по стране, часто брал с собой маму в ее каникулы, она же студенткой была — в университете, на искусствоведческом училась. Девчонки оставались под присмотром домработницы Лидии Ивановны.

Бабушка и дедушка Васнецовы, хоть и находились на заслуженной пенсии, помогать с детьми отказались, у них была своя жизнь — дача, поездки на курорты, театры, кино. Оба ушли на эту «заслуженную» с хороших министерских должностей. Ну а Юдины, еще совсем молодые бабушка-дедушка, очень много работали.

Так что девчонки оставались на попечении Лидии Ивановны.

Нет, родители занимались ими, и еще как, любое свое свободное время, и всегда вместе на курорт в летние отпуска, и праздники вместе, и за город в выходные на дачу к бабушке-дедушке. И зоопарки у них совместные были, и кино, и ТЮЗ, и прогулки в парке всегда вчетвером. Просто этого свободного времени у родителей было мало.

Они были удивительной парой. Улыбались, шутили, все время за ручку или в обнимочку, и поцелуйчики легкие, поглаживания невзначай.

У них в семье никогда не было ни скандалов, ни выяснений отношений, да хоть какого несогласия между родителями. Мама называла отца только Васечкой, а он ее — Маргариткой или Ритулей. Мама никогда — вот ей-богу! — никогда не ругала девчонок и уж тем более не наказывала, не повышала голос, не поучала наставительно и не запрещала ничего, но…

Но ровно до того предела, где начиналась папина руководящая роль. За важными решениями надо было обращаться к нему, и если он что запретил, то мама становилась как кремень: никакие уговоры и просьбы не действовали, она мягко, тихим голосом, но так говорила «нет», что сразу было понятно — это «нет»! Она всегда и во всем была только на стороне отца, подчеркивая и утверждая его абсолютный авторитет в семье, опять-таки не пользуясь ни повышенным голосом, ни наставлениями.

Да девчонки особой необходимости чего-то требовать не испытывали, они и так были любимые, балуемые дети.

Ну что скажешь? Удивительно гармоничная семья, живущая в полной любви и взаимопонимании. Так?

Да, так, и пока девчонки были маленькими, эта любовь защищала их от всего, они даже не болели ни разу. Вообще ничем! Ни гриппом, ни простудами, ни одной из обычных детских болезней.

Но грянул подростковый возраст, вот тут-то и началось, откуда не ждали!

И разумеется, по старшинству с Катьки.

Она вдруг, как-то сразу, словно глаза открыла, увидела и осознала, какая любовь связывает родителей.

Они были замкнуты этой необыкновенной любовью только друг на друге. И глубина, красота и чистота этого чувства была недоступна простому обывательскому пониманию любви. Любые сравнения рядом с ней тускнели, словно с них осыпалась фальшивая позолота.

Конечно, они бесконечно любили девчонок и родных-близких, но это находилось как бы за пределами некоей сферы, внутри которой были только они.

И Катька взревновала родителей к этой их любви слепо, обвиняюще, взбунтовавшимся подростковым гиперэго, затребовавшим: «Хочу, чтобы и меня так любили! Прекратите любить только друг друга!»

Она страшно ревновала отца к матери, требовала его постоянного внимания и не могла простить маме, что отец принадлежит той до такой степени. И конечно, «растолковала» свои разумения Дашке, и та присоединилась к сестринскому бунту, разглядев все то, что Катька поняла раньше.

И принялись наши мармулеточки бунтовать!

То оденутся в запрещенные, взрослые дорогие шмотки, то накрасятся, как «лани подзаборные», то на какую-нибудь запретную рок-тусовку пойдут, то еще чего выкинут, всего и не упомнишь. Но старались изо всех сил фигу моральную родителям показать.