Приручение. 2. Исцелю тебя - Тата Чепурнова Страница 47

— Соня, я все это понимаю. Но в случае с Даной бегство в никуда могло навредить, — голос полный решимости превращался в надломленный хрип, когда Герман упоминал обо мне. — Ты прекрасно знаешь, на что способен Давид. И я не позволю ему снова сломать ее.

— И теперь она должна проводить время в заточении? Пока вы пытаетесь найти на него управу.

— Мы уже нашли, — в разговор вклинился абсолютно мне незнакомый мужской голос, от тембра которого мурашки пробежали по коже.

А от того что сейчас мне приходилось теряться в догадках, ноги делались ватными, едва удерживая меня.

Практически вдавившись спиной в стену и затаив дыхание, ждала. Ждала чьих-то версий, которыми можно было бы остановить Давида.

— Мы пустим в ход видео, снятое твоим братом. В нем предостаточно доказательств, чтобы закрыть Давида. Хоть и имеется но… — голос смолк, а на моем лбу выступила холодная испарина. Время замедлило ход, а стоило мне услышать продолжение, как я, словно рухнула навзничь. Почувствовав острую боль сердце.

— Нам нужно уговорить Богдану написать заявление.

— Нет, Феликс, — вскрикнула Соня, будто в панике. — Вы с ума сошли.

В груди жгло адское чувство паники. Я полностью перечеркнула прошлую жизнь, сменила адрес, отдалилась от друзей и знакомых совершенно не для того, чтобы вновь окунуться в тот страшный день. Всколыхнуться запертую боль. Почти год назад я приняла решение, что ни за что на свете не пойду на признание, ощущая полную раздавленность от случившегося.

— Я не стану, не стану ничего писать, — истошно выкрикнула, встав на пороге.

Все трое развернулись в мою сторону. Их взгляды встретили меня разнообразием эмоций. Герман смотрел с отчаянием, в таких же карих глазах незнакомца читалась решимость. И только Соня смотрела с пониманием и грустью.

— Я не буду проходить весь этот ужас заново. Герман, — толкнула его в грудь, когда он в два шага оказался рядом. — Допросы, укоризненность следователей, тяжбы слушаний. Меня все это просто убьет. Понимаешь?

Проглотила слезливый ком, подступившей истерики. Меня трясло и сердце рвалось на части. Меня словно раздели и вывалили грязное белье под ноги.

— Дана, это может никогда не закончиться и жить в страхе ты просто не сможешь, — Герман стойко выдержал новый удар в грудь и не отступил, хотя и не попытался ни обнять, ни притянуть ближе к себе. — Дана.

— Нет. Я все сказала. Если ты собрался запереть меня тут, я согласна, но…

— Богдана, — тихо отозвалась Соня. — Здесь ты гостья.

— Я принимала твою помощь и заботу даже когда ничего кроме имени твоего не знала. Я доверилась и открылась тебе, тогда когда совсем потеряла веру в людей. А сейчас ты предлагаешь обнажить старую рану. Герман, я не узнаю тебя. Такая помощь мне не нужна. Я отсижусь с сыном тут и как только мне позволят уйти, я это сделаю.

Я закусила щеку изнутри до привкуса крови во рту и выбежала из комнаты. Понеслась через холл наверх. К самому родному человечку на земле. К сыну.

=33=

Холодные больничные стены давили на меня своим постоянством. Медперсонал — убивал молчаливостью.

Я провел в больнице целую неделю, потому что не мог откреститься от матери, пусть и не родной. И конечно, потому что жизнь отца была мне небезразлична. Я переживал. Расстраивался, что этот сильный духом человек, в один момент может сдаться…

И несмотря на то, что я сам являлся врачом, проплывающие мимо меня белые халаты, чертовски опостылели. Раздражало полнейшее отсутствие дальнейших прогнозов. Их молчаливые лица, при каждом вопросе касаемо жизни Сабурова старшего. А когда один из санитаров обронил такую идиотскую стандартную фразу: «На все воля Божья». Мне захотелось его придушить.

Мое самообладание дало крен, в тот момент когда Дана встретила Давида. Уверенность в завтрашнем дне пошатнулась, когда я понял, что он все ей рассказал…

А теперь я просто запер себя в этих угнетающих стенах, потому что больше ничего не мог. Был беспомощным, черт возьми. Мог только ждать, когда все старания Феликса дадут свои плоды, и когда Давида наконец возьмут под стражу. Однако все было не так уж и просто…

Я приблизился к матери и склонившись к ее виску тихо прошептал:

— Хочу сходить в кафе… Тут недалеко. Напротив больницы. Пора бы перекусить. Составишь мне компанию?

Женщина даже не посмотрела в мою сторону. Вяло покачала головой, не желая покидать больницу. Впрочем, она всегда так делала. Просто сидела здесь весь день. Ждала, когда ей позволят посмотреть на мужа, а потом, вечером, я отвозил ее домой, чтобы уже завтра вернуться в эти холодные стены. Мама похудела за эту неделю. Ее лицо осунулось. Под глазами пролегли темные тени. И я не мог поверить в то, что она действительно так любит отца, ведь если сказать помягче, он никогда ей не был идеальным мужем. Но ее преданность и сила чувств меня поражали.

— Хорошо, — успокаивающе провел по ее плечу. — Я принесу тебе твой любимый черничный кекс, ладно?

Она вновь неуверенно качнула головой, наверняка показывая отказ от еды. Но я все равно всегда приносил ей еду, потому что больше ничего не мог для нее сделать.

Она нуждалась не в сыновьях, а в психиатре. А я мог быть для нее только сыном, да и то не родным. В общем не мог копаться в ее голове, из-за собственных принципов.

Отвернувшись от опечаленной женщины, резко пересек холл приемного покоя. Вышел на улицу, но тут же замер, заметив знакомую машину на парковке больницы.

— У тебя духу не хватило зайти внутрь? — бросил Давиду, когда тот выбрался из авто.

— Какого черта мне там делать? — огрызнулся брат, стремительно приближаясь ко мне, всем видом показывая циничное равнодушие. — Мне наплевать на отца, интересуют только его деньги, — отчеканил Давид, пихнув меня в грудь.

— А мать? — я пихнул его в ответ,