Николя Барро - Однажды вечером в Париже Страница 48

Невозможно было не заметить, что Робер изо всех сил старается, просто из кожи вон лезет, чтобы развеселить меня.

– Это хорошо, – сказал я. – Картину я знаю.

– И что особенно здорово – там девушка настоящая, живая, – Робер потер глаза, – а не какой-то, понимаешь ли, призрак в красном плаще.

Робер в тот день заботился обо мне самым трогательным образом. Он и расплатился по счету, и до двери квартиры меня проводил, несмотря на мои протесты.

Когда мы вышли из «Ла Палетт», я заметил неподалеку высокого плечистого парня, который стоял один-одинешенек, прислонившись к фонарному столбу. Он исподлобья глянул в нашу сторону и, закурив, эдаким шикарным жестом мачо с рекламы «Мальборо» отбросил спичку. Да, видно, одинок в мире не только я…

В этот катастрофический вечер Робер не преминул напомнить мне еще одну цитату из кинофильма, которую, наверное, специально приберег для подобной жизненной ситуации:

– Не принимай все так близко к сердцу, Ален, и если что – звони. О’кей? А если уж охота выпить, так давай вместе выпьем. Питье в одиночестве еще никого не доводило до добра.

Я кивнул. Мой друг в данном случае, в порядке исключения, оказался прав. Мне все еще было довольно муторно, однако я твердо держался на ногах. Я стоял в дверях своей квартиры и смотрел, как Робер спускается по лестнице. Он оглянулся:

– Как там говорит тот симпатяга, ну тот парень из фильма «Отель „Мэриголд“: лучший из экзотических»? «В конце все будет хорошо. А если не хорошо, значит это не конец». – И Робер, с многозначительным видом подмигнув мне, скрылся.

Я закрыл дверь.

Слова действительно примечательные. В Индии, где верят в переселение душ и новые рождения, они имеют совершенно особенный смысл. Но у нас, на Западе, надо жить, даже если все кончается плохо.

И все-таки Робер оказался прав. До конца истории было еще далеко. Очень далеко.

Когда через несколько минут раздался звонок в дверь, я подумал, мой друг, наверное, что-нибудь забыл, вот и вернулся. Тихонько чертыхаясь, я встал и, как был, в полосатой пижаме, пошел в прихожую. По пути чуть не грохнулся – Орфей под ноги подвернулась, вечно она, любопытная кошка, суетится у входной двери, услышав звонок. Орфей с негодующим воплем отскочила в сторону, я шикнул на нее и открыл дверь.

Но не Робера я увидел. Поистине то был день изумленных физиономий. Теперь настал мой черед таращить глаза. Передо мной стоял человек, которого я знать не знал и никогда в жизни не видел. Но тут он сдвинул шляпу на затылок, и я сообразил: это тот парень, копия рекламы «Мальборо», что скучал в одиночестве под фонарем недалеко от входа в «Ла Палетт».

– Пар-рдон, – пророкотал он с американским акцентом. – Ален Боннар – это вы? – У парня было добродушное, задубелое от ветров и дождей лицо и спокойный внимательный взгляд.

Я кивнул, про себя удивляясь. Но прежде чем я успел что-то сказать, он врезал мне кулаком в глаз.

Я повалился на пол. Земля опять качалась, но теперь я видел еще и звезды, они плясали. Как ни странно, боли я не почувствовал – только приятное легкое головокружение, не дававшее мне подняться на ноги.

Парень в шляпе бросил на меня с высоты своего роста взгляд, полный неколебимого спокойствия.

– Только попробуй сунуться к Солен, лягушатник! – услышал я.

Потом услышал, как с громовым ударом захлопнулась дверь. А потом уже ничего больше не слышал.

Когда я пришел в себя, прямо перед собой я увидел два зеленых глаза, смотревшие на меня не отрываясь. Я почувствовал легкий толчок в грудь и с удивлением огляделся, щурясь от света. В ушах звенело, звенело, звенело… Матрас был ужасно жесткий, да и не матрас на самом деле.

Я лежал посреди прихожей на берберском ковре, на груди у меня сидела Орфей, издавая испуганное мяуканье, в глаза бил свет от лампочки, горевшей под потолком, голова раскалывалась от боли, а лицо – по нему точно проехало колесо грузовика. И не умолкал этот чертов звон в ухе.

Я со стоном сел, потом, ухватившись за комод, поднялся на ноги. Взгляд в зеркало подтвердил мои худшие опасения. Человек, глядевший на меня из зеркала, покончил счеты со всем на этом свете. И выглядел соответственно. Я осторожно потрогал левый глаз, опухший, синий. И вспомнил наконец крепкого парня с тяжелой рукой, который вчера вечером явился сюда и обозвал меня лягушатником. За что? Я терпеть не могу лягушек.

Удар кулаком в физиономию – вот таким финалом ознаменовался день, который начался столь светлыми надеждами, но затем, в полном соответствии с законами античной драматургии, неудержимо устремился к трагической развязке.

Однако я все еще был жив. Хотя и контужен на одно ухо.

В какой-то момент надоедливый звон вдруг прекратился, а через некоторое время начался опять, и тогда я сообразил, что это звонит домашний телефон. В порядке исключения трубка находилась на базе, а база там, где ей и полагалось быть, – на комоде в прихожей. Я схватил трубку. Наверное, Робер хочет узнать, как я себя чувствую. Да нет, мой друг по воскресеньям в это время еще спит. Так и есть – в трубке раздался взволнованный голос Солен Авриль.

– Слава богу, Ален, наконец-то я дозвонилась! – воскликнула она радостно. – Почему ты не отвечал по мобильному? Я звоню, чтобы предостеречь тебя!

Я кивнул и, как уже не раз в последнее время, подумал, что окончательно перестал ориентироваться в происходящих событиях. Поэтому ответил неопределенным:

– Да?

– Тед в Париже! Он пустился в погоню! Ему непонятно каким образом попалась на глаза та статья в «Паризьен» и фотография, на которой ты со мной, ну, помнишь, на Вандомской площади. Я пыталась ему объяснить, что мы просто вышли, немного прогулялись, но его невозможно было утихомирить. – Солен вздохнула. – Он обезумел от ревности. В общем, он отправился на охоту за тобой. Ален, я не знаю, что у него на уме, но будь осторожен, очень осторожен, слышишь? С него станется заявиться к тебе домой. Я в ужасной тревоге.

Я усмехнулся, как законченный фаталист:

– Можешь не тревожиться, Солен. Он уже побывал у меня.

22

Морские гребешки заставили себя ждать. Мы сидели за длинным столом на террасе «У Жоржа». День выдался неожиданно теплый, парижане оделись по-летнему; на ресторан, который находится на крыше Центра Помпиду и славится бесподобным видом, открывающимся с его террасы на город, неторопливо опускался синевато-серый вечер.

Неторопливость, как видно, взяли себе девизом и здешние официантки и повара. Вот уже полчаса, как мы напрасно старались привлечь к себе внимание хоть одной из длинноногих красоток, которые явно метили в топ-модели, а не в обслуживающий персонал. С развевающимися волосами, со стандартно миловидными мордашками, цокая высоченными каблуками, они проходили мимо, не удостаивая нас даже взглядом.