Майкл Корда - Идеальная пара Страница 48

– Никаких «возможно», дорогая моя. Ты практически сама открыла мне дверь.

– Все равно ты не имел права… делать то, что ты сделал.

Гарри возмущенно фыркнул, допил шампанское и, щелкнув пальцами, подозвал официанта, чтобы тот принес еще бутылку.

Странно, подумала Фелисия, но у, Гарри были такие пальцы, какие могли бы принадлежать Робби. Она по личному опыту знала, как крепко эти руки могут схватить – или ударить – и с какой жестокостью эти пальцы могут впиваться в тело.

Но эти же пальцы, с чувством стыда вспомнила она, могли быть и очень нежными. В детстве Гарри Лайл мечтал стать пианистом-профессионалом, но ему стали внушать, что однажды он унаследует титул и Лэнглит, и он неохотно уступил своим родителям и смирился с судьбой богатого землевладельца. Он завидовал свободе своего брата и глубоко презирал отца Фелисии за то, что он растратил ее по пустякам: сначала стал жокеем и тренером, а потом закончил свою неудавшуюся карьеру в Кении, дойдя по последнего, с точки зрения аристократа, рубежа падения и деградации.

– Не имел права? – спросил он резким от гнева голосом. – У таких людей, как мы, своя мораль. Талант, красота, деньги, высокое социальное положение – для чего все это, если ты не можешь делать то, что тебе вздумается?

– Ты постоянно твердил мне об этом. Тогда я тебе верила – сейчас уже нет.

– В самом деле? И все же ты живешь с Робби, продолжая оставаться женой Чарльза, а твой ребенок находится у людей, которые ему по сути совершенно чужие, пока ты сама играешь на сцене. Я бы не назвал это жизнью респектабельной представительницы среднего класса, если ты на это претендуешь.

– Я никогда не стремилась стать респектабельной или представительницей среднего класса. Во всяком случае, я не планировала жизнь таким образом, Гарри. Просто так получилось. В конце концов Робби получит развод, я получу свой. Порция переедет к нам и будет жить с нами.

– Чарльз никогда на это не согласится, и ты это отлично знаешь. И ни один суд тоже, если хочешь знать мое мнение. Если ты хотела, чтобы девочка осталась с тобой, тебе не следовало уезжать в Голливуд и так долго оставаться за пределами страны. Три года! Ни одному судье это не понравится. Я хорошо знаю судей – насмотрелся на них в палате лордов в те редкие случаи, когда я там появлялся. Большинству из них уже под восемьдесят – бесчувственные старики. То, что ты стала звездой Голливуда, на них не подействует. Потом, естественно, встанет вопрос о том, что ты делала в Нью-Йорке в прошлом году. Он непременно будет задан.

– Почему это обязательно должно кого-то интересовать?

– Ну, видишь ли, такие вещи всегда интересуют людей. Даже сюда доходили всякие слухи. Что вы с Робби расстались, что в Голливуде между вами произошла ужасная ссора… Вы звезды, моя дорогая. Вполне естественно, что люди сплетничают о вас. И задают вопросы. Даже твоя тетя Мод заметила, что ты не вернулась в Англию вместе с Робби. Если ей это показалось странным, можешь представить себе, что подумали все остальные!

– И что же говорили эти остальные?

– Что ты завела роман с кем-то в Нью-Йорке. Что у Робби был роман с другой женщиной в Голливуде, и ты решила отплатить ему той же монетой.

Фелисия поковыряла вилкой еду.

– В этом нет ни капли правды, – сказала она. – Я была больна. Я находилась в больнице в Нью-Йорке. Все знают об этом. Это не секрет.

– Да, это было во всех газетах, но дело в том, что никто в это не верит. Более того, даже я в это не верю. Ты выглядишь совершенно здоровой – хотя на мой взгляд, ты могла бы поправиться на несколько фунтов.

– Нет. Я всегда была худой. Мне нравится быть худой. Я ненавижу толстых. Я бы скорее умерла, чем потолстела. А что касается газет, то на этот раз они писали правду.

– Что же с тобой было?

– Если хочешь знать, у меня был нервный срыв.

Дядя Гарри понимающе кивнул. Нервные срывы были в семье наследственным явлением по женской линии. Говорили, что мать Фелисии страдала расстройством нервной системы, а так же нимфоманией; тетя Мод жаловалась на угнетенное состояние и мигрени, когда бывала трезвой; одна из сестер дяди Гарри находилась в дорогой частной психиатрической клинике, откуда она присылала послания, часто неприличного содержания, каждому члену семьи в день его рождения и на Рождество. Мужчины в семье Лайлов традиционно пили и волочились за женщинами, а их жены и сестры тихо – а иногда и не очень – сходили с ума.

– Я думал, что ты сделана из более прочного материала, – сказал Гарри.

– Я тоже так думала.

– По своему опыту я знаю, Фелисия, что люди ни с того ни с сего не сходят с ума. Что-то провоцирует их. Что, черт возьми, произошло в Калифорнии?

Фелисия передвинула кусок рыбы у себя на тарелке, стараясь спрятать его под овощами. Рыба внешне походила на камбалу, но вкус, несмотря на соус, показывал, что это было какое-то менее знакомое морское животное. В эти дни на своей тарелке можно было обнаружить любопытные вещи. Робби утверждал, что в «Гаррике» ему подавали канадского бобра, а в итальянском ресторане – бифштекс из китового мяса.

– Я забыла слова роли, – сказала она.

Гарри недовольно посмотрел на нее, как будто хотел напомнить, что терпение не входит в число его добродетелей.

– Это ты мне говоришь, – раздраженно бросил он. – Своему дяде Гарри. Я знаю тебя, как свои пять пальцев. Вейн бросил тебя ради другой женщины? – Он задумчиво погладил рукой усы. – Или, может быть, ради какого-то парня? – с удивительной проницательностью спросил он. Фелисия рассмеялась.

– Почему ты так решил? – быстро спросила она.

– Просто что касается Вейна, у меня всегда было такое чувство. – Светло-карие глаза Гарри Лайла – такие же как у ее отца – пристально смотрели на нее.

– Нет, ты ошибаешься. В Голливуде нам обоим было плохо, вот и все. Может быть, там плохо всем. Мы снимались в разных фильмах, редко видели друг друга, потом мы решили поставить «Ромео и Джульетту», но нас ждала неудача. Мы вложили в постановку все наши деньги, которые получили за фильмы, понимаешь, и это тяжелым бременем легло на нас обоих. И я так устала. – Она на секунду закрыла глаза. – Устала так, как никогда в своей жизни не уставала.

– Это на тебя не похоже, Фелисия. У тебя всегда было больше энергии, чем у кого-либо другого.

– Это было очень давно. – Она закурила, несмотря на то, что Гарри Лайл не любил, когда курят за обеденным столом, и велела официанту убрать ее тарелку с едой, на которую она больше не могла смотреть. – Дело в том, что в Нью-Йорке я пережила немало тяжелых минут, – сказала она. – Ты даже не можешь себе представить, насколько тяжелых. И Робби этого тоже не представляет.