Солнечный ветер (СИ) - Светлая Марина Страница 49

И Данька жалобно посмотрел на Милану, убирая трубку от уха.

— За что именно я не должна тебя убивать? — уточнила Милана самым будничным тоном.

— Сейчас придет папа. Я его позвал.

— Позвал, — повторила за ним Милана. — Ты понимаешь, что это нехорошо… нехорошо по отношению к другим?

Даня кивнул и осторожно ответил:

— Я хотел, чтоб мы вместе погуляли. Ну как семья. Чтобы и ты, и папа… Ты его только не ругай, я ему это… информацию преподнес не совсем достоверную…

— Хорошо, я никого не буду ругать. Но ты мне пообещаешь, что в следующий раз будешь думать не только о себе, — Милана подняла глаза и заметила оглядывающегося во все стороны Назара. — Вон твой отец…

— Обещаю. Ма, ты же не уедешь? — успел шепнуть Данька прежде, чем Шамрай наткнулся на них обоих взглядом, а сам своего от него теперь не отрывал, наблюдая, как он подходит.

— Да уж не оставлю тебя здесь одного, — рассмеялась Милана и легонько толкнула его в плечо. — Но из своих придумок выпутывайся сам. Я тебе помогать не стану.

— Ай, у меня рабочая заготовка есть, — усмехнулся мелкий и наконец помахал Назару рукой. Тот тоже махнул ему и еще через несколько мгновений оказался рядом, чтобы быстро пожать Даньке руку — так они здоровались уже несколько дней. А потом бодро сказать Милане:

— Ну все. Пост сдал — пост принял! Только расскажи, что делали и что еще хотели.

— А мама уже никуда не едет! — звонко, еще не начавшим ломаться голосом сообщил Даня отцу. — У нее там все отменилось, потому мы остаемся.

Шамрай хмыкнул и потер лоб, из-под которого глянул на Милану. И выглядел сейчас глупо, немного по-медвежьи, боясь оступиться, но отчаянно косолапя. Так и пробурчал, по-дурацки невпопад:

— Ну… ладно… тогда я поехал, раз больше подмена не нужна…

Милана, в свою очередь, многозначительно посмотрела на сына и прошептала, кивнув на Назара:

— Давай…

— Не надо никуда ехать! — заявил Даня. — Все вместе погуляем, а? Давайте? Там бассейн есть, озеро с плотами, можно переправиться. Я никогда на плоту не плавал.

— Да я тоже, я и на яхте не… плавал, — пробормотал Назар и осторожно спросил Милану: — Ты не против?

— Не против, — сказала она, — но никакого бассейна.

— Дань, и правда, давно помирал, что ли? Мало ли, какая там зараза в той воде, а у тебя только затянулось.

— Ну и ладно, — совсем не расстроился Данила.

Ему незачем было расстраиваться. Он знал, что этот день все равно останется с ним навсегда и будет вспоминаться еще долго. Потому что случилось в первый раз и неизвестно, повторится ли. Каждую минуту он боялся, что Назару позвонят из той его, главной семьи, и что он спешно соберется и уйдет. Ну, потому что та семья — главная. И спешил, хватал внимание горстями, впитывал его, не мог насытиться. И Назар, не зная причины, очень чувствовал эту Данину жадность. И сам ощущал ее, не зная, что будет завтра. Но прямо сейчас ощутить ненадолго, каково это — быть одной семьей с ними — стало критически важно. Жизненно необходимо.

Они докармливали зверей, познакомились с парой молодых непоседливых носух, потом сами обедали, устроив пикник в тени деревьев, возле глемпа Дани и Миланы. А после, оставив ее загорать, отправились узнавать про переправу — потому что и правда загорелись поплыть на плоту на другой берег. А Милана лежала на шезлонге под зонтиком и внимательно наблюдала за ними. Тоже откладывая в голове воспоминания и пытаясь понять, как же так вышло, что они в эту минуту — все здесь. И почему так болезненно и сладко наблюдать за этими двумя — большим и маленьким. Очень непохожими и одновременно с тем — одинаковыми. Ей казалось, что Назар и сам такой был в детстве — худой и длинный, с острыми коленками и звонким голосом. Вот только шансов узнать собственного отца ему не дали. Это ей врезалось в память и пусть было выброшено — Назар воскресил последним разговором, когда зачем-то решил сказать спасибо.

Когда они сошли на воду на плоту вместе с инструктором, она взяла камеру и подошла ближе к берегу. Теперь снимала видео. Этих брызг воды и счастливых голосов не заменит ни одна фотография. Ей тоже хотелось забрать с собой этот день, хотя она ждала, что он пойдет совсем иначе, пока Данила не провернул свою хитроумную интригу. Ну и пусть провернул. Когда бы она еще посмотрела на такое невероятное зрелище — эти двое вместе. И Дане так нужен Назар… никто не заменит…

Глаза защипало, но это от солнца. Она продолжала снимать. Теперь Назара. Высокого, большого, чернявого… красивого до невозможности — оказывается, у него волосы вьются, когда отрастают, а глаза все такие же — всё в них, так и не научился скрывать. Плечи сделались еще шире, грудная клетка натягивает серую футболку с броским рисунком. Руки эти жилистые, по-мужски крепкие, мускулистые, с плетеными фенечками на запястьях, неизменной соколиной головой на пальце и татуировками на смуглой коже, волоски на которой за лето от солнца выгорели, став золотистыми. Она давно уже обратила внимание на новые рисунки на предплечьях. На левом — птичьи крылья. На правом — что-то с компасом. Внимание обратила давно, в памяти отложила и запрещала себе думать о том, что значения этих символов в его жизни сегодня совсем не знает. И спрашивать нельзя. Нельзя ни в коем случае. И потому, чем дальше они отплывали, тем легче она отговаривалась от себя, теперь снимая уже не Шамрая, а все отдаляющийся плот. И лишь когда ребята оказались на том берегу и помахали оттуда ей, она махнула в ответ, выключила камеру и вернулась на шезлонг, дожидаться их. И изучать свои чувства, которые пугали ее — слишком их было много. И слишком они были противоречивы.

Подвел всему черту Назар. Уже к вечеру, когда они начинали собираться назад, в Кловск. Даня ушел в глемп паковать свои вещи. Миланкины были уже собраны и отнесены Назаром в ее машину. А сам нарушитель ее спокойствия неожиданно оказался рядом, как раз когда она снова фотографировала закат над озером. Свет был потрясающий. Будто бы жидкий огонь льется по небу и воде.

Она втянула носом воздух, щелкнула затвором. И услышала за спиной тихий голос Назара:

— Прости меня, пожалуйста. За все.

Милана сделала еще несколько снимков и, не оборачиваясь, негромко проговорила:

— Хорошо.

— Я сегодня подумал, что у нас могло быть все это время. Я забрал его у Данилы и у тебя. Но больше я его не подведу, я тебе обещаю. Знаю, что ты этого боишься.

— Нет, Назар, я не боюсь, — Милана повернулась к нему и встретилась с ним взглядом, — и я не позволю этого сделать ни тебе, ни кому-либо еще. Много лет назад я была одна, а Данька — не один. И никогда не останется один.

— Я с отцом помирился, — чуть охрипнув, ответил Назар. — Мы с ним случайно встретились, я к нему на курс попал. Помнишь, ты говорила, что нужно найти его? Ты была права. Жить, зная, что он есть, легче, чем знать, что его нет. Даже когда ты не один.

— А я со своим не общалась четырнадцать лет.

Назар медленно кивнул. Шагнул чуть ближе и мягко улыбнулся, будто бы зачарованный ее чертами, на которые спокойно и нежно ложились красноватые солнечные лучи.

— Ты справилась. Ты самый сильный человек, кого я знаю.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍ — Это самый ужасный комплимент, который я когда-либо слышала, — усмехнулась она. — Идем, пока Данька не начал совершать очередные подвиги.

— Ага, со словами я никогда не дружил, — шепнул он в ответ. Несколько секунд они не двигались с места, глядя друг другу в лица — впервые вот так открыто и спокойно. А потом, будто бы по команде, повернулись к глемпу, где продолжал хозяйничать Данила, как раз вытягивая из домика свою дорожную сумку.

— Даня, стой, я сам! — крикнул ему Назар и рванул вперед, в несколько скачков преодолев расстояние между ними, а Милана снова смотрела и думала о том, что это хорошо, что они на разных машинах и каждый в свою сторону. Потому что ехать с ним сейчас до дома — придется прощаться там. Или звать на чай — Данька же первый и предложит. А какой у них может быть чай?