Екатерина Вильмонт - Артистка, блин! Страница 5

— Знаю! Ну, а что тут можно сочинить?

— Подумаем.

— Ну, допустим, мы заблудились в лесу, а она нас спасла.

— Фу, Сеня!

— Тогда сама и выдумывай! Ты сценаристка, тебе и карты в руки.

— Это должно быть что‑то совсем простое… Без романтического налета, чтобы никто не заподозрил неправды, не взялся проверять, докапываться…

— Это ты все на случай большого успеха стараешься?

— Я в нем уверена, Сенечка, как никогда раньше. Я уже придумала!

— Ну‑ка, ну‑ка!

— Варя же руководит косметическими салонами. Вот я заглянула в косметический салон, там вышла какая‑то накладка, вызвали Варю…

— Не годится!

— Почему?

— Потому что тогда выходит, это ты ее нашла, а не я.

— Хорошо, ты пошел в косметический салон.

— Я? — ужаснулся Семен Романович. — Мне‑то что там делать?

— Допустим, маникюр!

— Да я лучше умру!

— Да, Сенечка, с тобой нелегко! Хорошо, Варя, так же как и мы, каталась с сыном на санках, и мы все вместе полетели в сугроб!

— Бред!

— Ладно, тогда так: мы загулялись, заблудились и вышли на шоссе ловить машину. И поймали Варю! Она нас подвезла, мы по дороге разговорились…

— А что… Простенько и со вкусом! Годится! — Только Варе пока об этом ни слова. Вот если прилетит к нам, мы ей скажем.

— Отлично!

…Варя еще дважды заскакивала к Шилевичам, а потом отвезла их в аэропорт. На прощание Надежда Михайловна шепнула ей:

— Варенька, все получится, я уверена!

— Дай вам Бог, Надежда Михайловна! Мне почему‑то тоже так кажется.

Они обнялись и расцеловались.

— До встречи в Москве, Варюша! — поцеловал ей руку Семен Романович.

У Вари комок стоял в горле. Ей уже казалось, что чета Шилевичей близкие, почти родные люди.

Миновал январь. Известий из Москвы не было. Варя буквально сходила с ума, хотя изо всех сил старалась не показывать этого матери. Целыми днями она разъезжала по делам и только работой удавалось на время занять мозги. По двадцать раз на дню проверяла, работает ли телефон, не пропустила ли она звонок. Словом, извелась. Мать, конечно, все понимала, но помалкивала. И Варя была ей за это благодарна. Варька, ты дура, уговаривала она себя, у тебя все хорошо сейчас, у тебя чудный дом, хорошая работа, мать и сын, слава богу, здоровы, ты давно поставила крест на актерской карьере, так чего ты с ума сходишь? Кто тебя там ждет, в Москве? Понятно, что продюсерам не нужна какая‑то неведомая бабенка из альпийской глуши… Им нужны известные артисты, на которых клюнет публика. Шилевич просто не смог их уболтать, а теперь ему неловко звонить мне с отказом… Да наплевать ему на меня, просто отказ он переживает как свое унижение. И Надежде Михайловне небось запретил мне звонить, я ведь и так все пойму. И это даже хорошо, что они мне не звонят, а то стали бы меня утешать, мол, в следующем фильме обязательно найдем для вас роль, пусть второго плана, ничего, лиха беда начало… Да, все правильно… Но так хочется в Москву! А я летом поеду, возьму Никитку и поеду! Мама о Москве даже слышать не желает, ну и пусть. А мы съездим! На недельку… И надо во что бы то ни стало найти Марьянку, как‑никак младшая сестра…

Когда Варя, отчаявшись найти работу — ее не взяли ни в один театр, вообще никуда не брали, — приняла предложение Гюнтера Шеффнера, немца, снимавшего соседнюю с ними квартиру, мама поддержала ее.

— Уезжай, Варя! Здесь ты только вымотаешься в унизительных попытках стать актрисой. Может быть, это вообще не твоя стезя. Езжай, пока молодая. Гюнтер приятный человек, интеллигентный и любит тебя. Найдешь там работу, кто знает, может, там тебя оценят, а нет, научишься чему‑нибудь, родишь ребенка или двух, по крайней мере будешь жить спокойно, поверь, это много значит… Я желаю тебе добра, а там, глядишь, и Марьянку выдашь замуж за немца. А я выйду на пенсию и приеду к вам, внуков нянчить!

Она тогда посмеялась — мать, красивая, подтянутая, уверенная в себе женщина, совсем не походила на бабушку. Варя съездила в гости к Гюнтеру, который тогда работал в Австрии, в Зальцбурге. И влюбилась в этот игрушечный город, подаривший миру Моцарта. Ей показалось, что там она найдет для себя что‑то более важное, чем актерская карьера, которая как‑то сразу не задалась. Не задалась и ладно. Для женщины куда важнее иметь дом, семью, любящего мужа… И все‑таки, вернувшись в Москву, она сделала еще одну попытку, пошла на кастинг к затевавшемуся историческому сериалу. Ее не взяли. Это было последней каплей. Она уехала. Вышла замуж. Гюнтер настоял, чтобы она усиленно учила язык. Она оказалась очень способной и через год уже говорила прекрасно. Потом его перевели на работу в Оберстдорф, там ей нравилось меньше, но муж сказал, что это ненадолго и вскоре его обещают перевести во Франкфурт. В Оберстдорфе она устроилась в косметический салон кассиром и подружилась с его хозяйкой Гудрун. А потом забеременела, но работала еще и на седьмом месяце. Родился Никита. Увидев его, она ощутила, что ничего ей больше не надо! Она вдруг безумно полюбила мужа, к которому прежде не испытывала пылких чувств, свой дом и свою новую жизнь. Иными словами, она была счастлива. Но, как известно, счастье не бывает долгим. Гюнтер поехал в командировку в Румынию, и там его кто‑то пырнул ножом. Как выяснилось потом, это был просто наркоман, которому понадобились деньги на дозу. Но удар оказался смертельным. В двадцать четыре года Варя осталась вдовой. На похороны приехала мама. И заявила тоном, не допускающим никаких возражений:

— Значит, так! Я продаю квартиру в Москве и переезжаю к тебе. Мы покупаем свой домик и будем жить. Ты пойдешь работать, я буду растить Никиту и больше никогда не вернусь в Москву.

— Почему?

— Это не имеет значения. Будет так, как я сказала.

— А как же Марьянка?

— Она вполне устроена. Тебе я куплю однокомнатную в Москве, будем ее сдавать.

— Мама, что случилось с Марьянкой?

— Ничего, она вышла замуж и укатила во Францию.

— Как? А почему я ничего не знаю?

— Вот видишь, она даже не удосужилась ничего тебе сообщить! Очень в ее духе!

Варе тогда показалось, что в голосе матери прозвучала ненависть. Однако сколько Варя ни пыталась заводить разговоры о сестре, мать сразу их пресекала. Но когда она окончательно переселилась в Германию, то как‑то в разговоре обронила:

— Как я счастлива, что живу здесь, подальше от этой подлой твари!

— Какой твари? — не поняла дочь.

— Твоя сестрица вернулась в Москву со своим муженьком!

— Мама, скажешь ты мне наконец, что случилось?

— Ничего неожиданного. Яблоко от яблони!