Чужая — я (СИ) - Гейл Александра Страница 5

Я поворачиваю голову и изучаю профиль сестры с маленьким вздернутым носиком и пухлыми губами. Еще пара лет, и она станет настоящей красавицей. Исчезнут последние неровности кожи, заблестят волосы, а фигура приобретет более женственные очертания, и ноги не будут казаться такими несуразно длинными и худыми. И тем не менее именно нынешняя ее версия вызывает во мне… нежность.

Хилари на благодарность не отвечает. Дернувшись, говорит совсем другое:

— Я не уверена, что возвращаться в колледж тебе во благо. Ты ведь правда не помнишь, да? — поворачивается она ко мне.

— Только то, что мама обращалась со мной плохо, а папа — нет. Ничего конкретного.

Внезапно она начинает откровенничать. Без прикрас:

— Колледж сделал тебя скрытной и заносчивой, ты часто заводилась с пол-оборота. Бесконечно сидела в своем телефоне, чуть что ехала в Бостон на всякие вечеринки. Раньше мы много времени проводили вместе, но этим летом ты будто начала нас стыдиться. Накануне падения приехала домой на выходные и вдруг уже через несколько часов собралась обратно. Сказала, что нужно помочь друзьям. Вы с мамой из-за этого очень сильно поругались. Она ударила тебя по щеке. А ночью нам позвонили и сказали, что ты упала с крыши.

Так вот в чем дело!

— Она винит себя, — озвучиваю догадку.

— Да. Она плакала, не переставая, наверное, неделю. Ей нужно думать, что все из-за наркотиков, потому что иначе ты либо прыгнула по ее вине, либо она не поняла, что ты идешь на встречу со своим убийцей, и подтолкнула тебя к необдуманным действиям.

Еще бы она думала по-другому! Мама мне совсем не доверяет.

— Я бы не прыгнула с крыши из-за мамы, — утешающе говорю я. — Я уверена, что вообще не прыгнула бы.

— Я тоже в этом уверена. Поэтому будь особенно осторожна, хорошо?

— Иди сюда.

Я насильно притягиваю сестру в объятия, она не сопротивляется, но все еще напряжена. Надеюсь, сумеет простить мне холодность, потому что это не то, что я чувствую по отношению к сестренке. Больше похоже на то, что я пыталась что-то скрыть и боялась не суметь.

— Мне жаль, что мое отношение этим летом тебя обидело. Но я уверена, что тому есть объяснение, и я его отыщу.

— Не сомневаюсь. Тебе досталось все мамино упрямство и чуточку сверху, — дурашливо хихикнув, говорит Хилари и, наконец, расслабляется.

Мы лежим так еще полчаса, болтая о разном и ни о чем конкретно.

— Будешь мне писать? — спрашиваю.

— Если тебя не смущает, что мама проверяет мой телефон, — морщится Хилари.

— Тогда я буду писать глупости.

Кажется, сестру забавляет одна мысль о том, что я могу писать что-то несерьезное, но вслух она ничего не говорит и, опасливо выглянув за дверь, на цыпочках выскальзывает в коридор.

В этот момент меня настигает первое воспоминание: в детстве Хилари звали мышкой.

***

Мой отъезд — одна большая драма. Начиная с завтрака, во время которого можно было услышать полет каждой мушки в доме Райт, и заканчивая криками. Мама пытается вырвать у меня ручку чемодана, плачет, угрожает. В сердцах кричит, что если я выйду за дверь — то могу в этом доме больше не появляться. Если бы не ночной рассказ Хилари, я бы посчитала мать сумасшедшей, но теперь знаю, что разума ее лишает страх. Она боится, что я пойду в полицию и расскажу о пощечине. 

Перепуганная сестренка убегает в слезах, наверху громко хлопает дверь ее комнаты. Наконец, отец хватает маму, и она сдувшимся шариком обвисает в его руках. Папа молча мне кивает, и я тут же выскакиваю за дверь, чтобы встретиться с толпой любопытствующих соседей. В чопорных пригородах подобные истерики смакуются долго.

Ошалело оглядев шепчущихся домохозяек, я спускаю чемодан со ступеней и направляюсь к автобусной остановке. У меня никто ничего не спрашивает. И ведут себя так, будто я повредилась умом и слухом, а не утратила память. Бросив последний взгляд на дом, я замечаю в окне за тонкой занавеской застывшую фигуру Хилари и машу ей рукой. Если честно, возвращаться в это место после сегодняшнего вообще не хочется.

Едва устроившись в автобусе, я утыкаюсь носом в свой телефон и вставляю в уши беспроводные наушники, которые звучат не на одну сотню долларов. В мозг врывается тяжесть 3TEETH и Disturbed, и я в очередной раз задаюсь вопросом: когда я-она успела подсесть на такую жесть? Не могу сказать, что мне не нравится эта музыка, но она определенно что-то тревожит. Примерно так же, как и телефонный номер с оборота листовки. Прежде чем оставить аппарат Хилари вместе с сим-картой в своей комнате этим утром, я звонила еще дважды, но так же безрезультатно.

Каждый раз при выборе трэка вручную телефон раздражает меня изобилующими иконками сообщений. Почтовый ящик, мессенджеры, фэйсбук — все переполнено, и отнюдь не спамом. Пройдясь по заголовкам сообщений, я понимаю, что все эти гениальные люди писали мне в надежде узнать, действительно ли я самоубийца, а из нескольких чатов меня попросту удалили. Я пока не нашла в себе сил искать в этом мусоре жемчужину здравого смысла и волшебный ключик к прошлому. Это нужно делать в спокойной обстановке, а именно с ней у меня напряженно.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍ — Как это отказалась от комнаты после второго семестра? — спрашиваю у охранника общежития, который не спешит пускать меня внутрь.

— Прости, Тиффани. Я знаю только то, что ты выехала из кампуса, — пожимает плечами мужчина.

Это просто невозможно. Может, меня выгнали недавно, из-за падения?

— Хорошо, допустим, но сейчас я могу получить ее назад?

— Новый семестр — все заполнено, — качает он головой, и я понимаю, что этого просто не может быть.

Следовало бы дойти до вышестоящих, но без допуска врача мне едва ли пойдут навстречу. Мне даже занятия посещать пока не позволено. Впрочем, подозреваю, что даже если бы это было не так, нежелание охраны пускать меня внутрь — только первый звоночек. Никто не хочет жить с девочкой-самоубийцей. То есть заставить принять меня в общежитие, может, и получится, но ведь выживут.

— Постой, мне кое-что твое передали для тебя. Где же…

Он скрывается в подсобном помещении и выходит оттуда с рюкзачком в руках.

— Это что?

— Твой рюкзак, — говорит мужчина, глядя на меня с подозрением.

Угу, я не помню, что выехала из общежития, но свои вещи узнавать обязана.

Впрочем, мне уже нет никакого дела до того, что роится в голове у охраны. Я не один раз задавалась вопросом, где вещи, которые были при мне в день падения, и куда их дела полиция. Просто подарок судьбы, что они нашлись! Я размещаюсь на подоконнике, чтобы заглянуть внутрь рюкзачка. Натыкаюсь на блокнот, помаду и — бинго! — лаконичные корочки, в которых права на имя Тиффани Райт (жаль, что я их уже восстановила), кредитная карта (хвала небесам!) и немножко наличности. Действительно — мое! Окрыленная, я хватаю блокнот и начинаю перелистывать страницы в поисках хоть чего-нибудь существенного. Записей много, большинство — информация по учебе, сроки, пометки к заданиям… Но есть и другие. От объема, который нужно обработать, кружится голова. Телефон, а теперь и блокнот. И это прекрасно.

Я запускаю руку еще глубже в рюкзак, нахожу пару ручек, помаду, зеркало, прочие совершенно необходимые девушке мелочи, как вдруг пальцы натыкаются на какой-то мешочек. Не понимая, что там может быть, я вытаскиваю его на свет, на всякий случай получше отгородившись спиной от охранника, и развязываю тесемки. В следующее мгновение мне с трудом удается подавить крик.

Потому что в мешочке лежит кольцо.

Не то чтобы я разбиралась, но незамысловатый дизайн, приковывающий все внимание к большому желтому камню в обрамлении бриллиантов, подсказывает, что это далеко не безделушка. И если в жизни Тиффани Райт и может быть такое совершенство, то только на экране! У меня даже мысли не возникает, что оно может принадлежать мне-ей.

Тем более что мама сказала, будто я ни с кем не встречалась.