И солнце взойдет (СИ) - О' Страница 5

— Разумеется. Особенно тошно стало, когда мы узнали о конференции и наблюдателях из Монреаля.

— А теперь представь, что случилось бы, расскажи я тебе заранее. — Хэмилтон улыбнулся в бороду, опустился в кресло и потер грудину. — Ты превосходный хирург, Рене. Чуткий и внимательный. Но слишком эмоциональна в работе. Волноваться перед операцией удел пациентов, но не врача.

— Я понимаю и стараюсь это изменить. — Она нервно переплела тонкие пальцы, которые никогда не знали ни одного украшения или даже лака для ногтей, а затем уставилась на полку, откуда на неё пялилась модель глазного яблока. — Однако у меня было бы время подготовиться…

— Забудь об этом, — фыркнул профессор. — Все. Учеба закончилась, как и время на дыхательную гимнастику, прежде чем открыть чей-то череп. Тебе осталось два года до экзамена на лицензию, после ты будешь оперировать наравне со мной. И можешь поверить, избежать мгновенных решений не выйдет.

— Я понимаю, — смиренно повторила Рене, чувствуя, как сжимаются в нервный узел внутренности.

Хэмилтон, от которого явно не укрылось волнение подопечной, вздохнул и снова потер грудину. Откинувшись в кресле, он какое-то время постукивал пальцами по подлокотнику, прежде чем откашлялся. По его лицу Рене видела, что прямо сейчас наставник явно решался: сказать что-то еще или с нее хватит уже наставлений. Так что она уселась на свободный, но пыльный стул и невольно посмотрела в окно. Оттуда был виден внутренний двор, где находился еще один вход для персонала. Заметив не по статусу скромную машину профессора, Рене невольно вспомнила другую. Ту, что до сих пор стояла на центральной парковке и привлекала своим диким видом стайку восторженных подростков. О странном госте все давно позабыли, в общем, позабыла и Рене, просто забавно, насколько по-разному воспринималась известность в Канаде. Чем гениальнее врач, тем выше ценилась здесь незаметность и деликатность. Больница — не место показывать свое превосходство, а вот если их утренний гость действительно хоккеист или просто спортсмен, то все складывалось совершенно иначе.

— Я не просто так затеял эту конференцию, — начал профессор, и Рене вернулась в стены маленького кабинета. Тем временем Хэмилтон пару раз качнулся на скрипящем кресле, огладил торчащую бороду и поправил темный галстук, что змейкой свернулся на появившемся в последнюю пару лет животе. — Хотел показать тебя кое-кому.

Рене удивленно моргнула и нахмурилась.

— Звучит немного подозрительно.

— Пожалуй, — Хэмилтон улыбнулся, а затем резко облокотился на стол и сцепил под подбородком пальцы. — Тебе не хватает практики неотложных случаев. Оперировать мозг — это прекрасно и очень красиво, но, к сожалению, человек слишком сложен и хрупок. А потому, несмотря на пройденную программу, я хочу, чтобы ты снова отправилась в травматологию. Но теперь уже как хирург, а не студент.

— Можно договориться с главой нашего отделения. Не думаю, что у комиссии по резидентуре возникнут вопросы, — начала было Рене, но замолчала, как только заметила скривившееся лицо профессора.

— Эти оболтусы не покажут тебе ничего нового. Работать в столице провинции прекрасно по финансированию, но невероятно скучно для практикующего врача. Квебек слишком мал. Здесь одно и то же изо дня в день, а тебе уже нужна большая песочница.

Рене промолчала. Она прекрасно понимала, что такая долгая интерлюдия разыграна не ради попыток убедить ее в разумности этого решения, а для самого Хэмилтона.

— Другая больница? — коротко спросила Рене, складывая в уме простые числа уравнения с одним неизвестным. — А значит, другой наставник.

— Верно. Мой племянник…

Профессор замялся, и она прекрасно знала причину. Ту самую, по которой хромал Хэмилтон. Ту самую, по которой едва не погиб лучший из его учеников. И ту единственную, почему эти двое прекратили любое общение. Не сказать, что Рене была рада стать единственной посвященной в чужую семейную драму, но взаимное уважение, которое перешло в крепкое доверие, вкупе с ее патологической манией находить оправдания всем и всему, вынудили узнать своего наставника с другой стороны. Довольно некрасивой, слишком личной, впрочем, ее секреты вряд ли были получше. И раз Хэмилтон решил с ней поделиться, значит, так нужно. Рене же оставалось лишь не потерять оказанное однажды доверие.

— Так вот, я просил своего племянника приехать сегодня. Однако он оказался слишком занят. — Профессор откашлялся, и Рене вздрогнула, второй раз за этот разговор выныривая из своих мыслей. Что же, эту фразу следовало понимать — он в очередной раз послал дядю к черту. Тем временем Хэмилтон заглянул ей в глаза и медленно заговорил. — Но мне удалось убедить посмотреть на тебя нескольких коллег из Монреаля, которые могут шепнуть пару слов в твою пользу. Колин — великолепный хирург. И я говорю это как специалист, а не заинтересованное лицо, чья вина перед ним слишком велика.

Рене не сдержалась и все же вздохнула: она думала совершенно иначе. Колин Энгтон, единственный наследник династии Хэмилтонов, считал свои благословенные руки хирурга важнее чьей-либо жизни, пускай даже собственного дяди. Она не вправе была его осуждать, но надеялась, что однажды тот все же одумается. Ведь дедушка всегда говорил (а в мудрости Максимильена Роше она не сомневалась), если крови будет когда-нибудь нужно, та вернется в семью, сколько времени бы ни прошло. Конечно, он имел в виду Рене, сбегавшую из дома на другой континент. Но разве нельзя принять формулу за универсальную? По крайней мере Рене очень этого хотела.

— Я знаю, что ты скажешь, — профессор тепло улыбнулся. — Ты слишком добра ко мне и неоправданно строга к нему…

— Нет. В той аварии не было вашей вины, это просто случайность.

— Все случилось из-за меня. Я не нашел нужных слов, а Колин по молодости оказался слишком упрям. Впрочем, как бы то ни было… После него было много учеников, хороших, прилежных. Но только ты дала мне надежду и шанс что-то исправить. Ты очень талантлива, Рене. Это нельзя упускать.

— Поэтому вы хотите, чтобы я стажировалась у него? — Хэмилтон кивнул, а Рене грустно заметила: — Немного нечестно пытаться наладить отношения через меня. Вам так не кажется? Не буду ли я причиной, по которой конфликт станет лишь хуже?

— Дело не в отношениях, — профессор тяжело вздохнул. — Он лучший. Ты лучшая. И тебе нужна практика. Вывод напрашивается сам, не находишь?

— Но, если я правильно поняла… доктор Энгтон отказался?

Хэмилтон на секунду замялся, а затем твердо ответил:

— Я смогу его переубедить. Наша ссора тебя не коснется. Обещаю.

Рене снова нахмурилась, пару раз сцепила и расцепила прохладные пальцы, повертела в руках стетоскоп, а затем тряхнула головой.

— Я все равно попробую что-нибудь сделать. Вы же семья.

Она пожала плечами, дав понять, что в ее системе жизненных координат ссоры между родственниками равносильны заболеваниям. А значит, без лечения не обойтись. И Рене уже собиралась высказать свою теорию вслух, но тут Хэмилтон рассмеялся, тяжело поднялся на ноги и подхватил с вешалки халат.

— Не говори глупостей. Твоя задача — набраться опыта, а моя — его обеспечить, — хмыкнул он, а потом бросил взгляд на высветившееся в телефоне оповещение. — Зайди к своему пациенту и иди мойся, Вишенка. А я пока поговорю с командой.

Рене скребла руки с такой тщательностью, что на неё начали подозрительно оглядываться. Медленно выдохнув в маску, она еще раз прошлась щеткой по ногтям, растерла мыло по коже вплоть до локтей и начала смывать. Операционная лупа привычно сдавливала затылок и мерзко натирала открытый участок кожи на лбу, отчего Рене в очередной раз пообещала себе накопить на собственные бинокулярные линзы. Правда, сделать это с ее-то зарплатой было той еще огромной проблемой. Просить у родных не хотелось, а потому оставалось только мечтать, что с получением лицензии траты уменьшатся.

Сзади послышался характерный звук чуть проскальзывающих шагов, хлопнула дверь, и в помещение вошел доктор Хэмилтон, ведя за собой группу студентов. Из груди Рене вырвался еще один вздох. На этот раз скорбный. Ребята подозрительно косились на ее хирургический костюм и явно ждали объяснений от своего профессора. А тот веселил молодых коллег рассказами из своей практики. Рене бросила на него укоризненный взгляд и потянулась за стерильной салфеткой.