Тагир. Ребенок от второй жены (СИ) - Сафина Анна Страница 5

Никогда не думала, что он может унизить меня сильнее. Чувство отверженности наполняет каждую клеточку тела, каждый вдох дается с трудом. Задыхаюсь от нехватки кислорода, тяжело дышу, не в силах вымолвить ни слова. Гнев от унижения поднимается волнами снизу вверх, опаляя щеки кровью. Стискиваю кулаки, глядя в его надменное, высеченное временем лицо.

— Я тебя услышала, — произношу, скрипя зубами.

Челюсть моя, казалось, онемела, а виски заломило стреляющей болью. Кидаю последний, уже ничего не выражающий взгляд на Тагира и молча разворачиваюсь, чувствуя, как волосы хлещут меня по щеке. Не позволяю себе раскричаться, но, когда выхожу из кабинета, не могу сдержаться и с силой хлопаю дверью. И этот гул разносится по коридору, заставляя меня вздрогнуть.

— Вы уже закончили, Ясмин? — подрывается ко мне стоящая неподалеку Лида.

Она отталкивается от стены и смотрит на меня с вопросом в глазах. Мне тяжело настолько, будто кто-то придавил меня сверху бетоном. Но я делаю первый шаг, второй… Иду, превозмогая душевную саднящую боль, не глядя на секретаря.

Прохожу мимо нее, и в нос мне снова ударяет тот аромат. Он подстегивает уходить прочь быстрее, пробуждает во мне ту откровенную сцену, которая занозой впивается в мое сознание, словно говорит: “Ты чужая, чужая, чужая… Никчемная…”

Чем глубже я падаю в яму былых воспоминаний, тем чаще вспоминаю самые ужасные моменты прошлого. Боль, агонию, предательство…

До того погружаюсь в себя, что не замечаю ступеньку последнего лестничного пролета, спотыкаюсь и падаю на пол. Колени саднят, ладони горят, а душа ноет, но физическая боль отрезвляет.

Очнись, Ясмина! Нужно идти к матери и решать вопрос с финансами. Если Тагир говорил правду о какой-то земле, которую хочет выкупить… Если вырученных денег хватит, чтобы спасти отца… Ты сделаешь это, Ясмина… Всё сделаешь, чтобы спасти родную кровь… Вместо той, что не уберег наш собственный род…

Глава 3

Иду домой пешком, нет сил ждать автобус, а затем толпиться внутри набитого битком транспорта с другими людьми. По щекам текут беззвучные слезы, впереди навстречу мне идут по своим делам незнакомые и такие далекие от меня прохожие, но я не вижу их, тяжело дышу и смотрю сквозь них.

Начинает моросить, капля падает мне на губу. Поднимаю голову, гляжу на чистое небо, а после продолжаю свой путь до дома, не замечая ничего вокруг, словно есть только я и дорога.

— Девушка, вы же промокнете, чего не спешите? Так недолго и бронхит подхватить, — врывается в мои мысли женский участливый голос.

Вздрагиваю, смотрю на источник звука. Рядом со мной идет девушка лет тридцати, с добротой вглядывается в мое лицо.

— Что? — переспрашиваю, а затем снова поднимаю голову.

Над нами раскрыт большой зонт, ручку которого держит моя невольная попутчица. Оглядываюсь по сторонам. Сама не заметила, как хлынул бешеный ливень, смывая грязь дорог и пыль зданий. Жаль, что так же нельзя сделать с моей душой, покрытой синяками и ссадинами.

— Ничего… — отвечаю, девушка всё ждет моего ответа. — Ничего… Это к лучшему. Вы идите, я сама дойду.

Делаю попытку ей улыбнуться, но выходит слабо, по ее виду понимаю, что она еще больше проникается моей ситуацией.

— У вас что-то случилось? — спрашивает, но не давит, просто идет рядом, не касается моей кожи.

Я молчу. Как всегда. Мы идем вместе, шаги наши в унисон. Капли яростно барабанят по обивке черного зонта, вторя моей плачущей душе.

— Вы знаете, я ведь синоптик, — вдруг снова заговаривает со мной. — Есть такое редкое явление, когда после бури возникает аномалия “облака на земле”. Чаще в каньонах. Странно, не правда ли?

Просто земля замерзает, а весь теплый воздух поднимается наверх. Но, когда облака заполняют весь каньон, такое случается лишь раз в десять лет. Так и с человеческими жизнями: большая редкость, когда беды одна за другой постигают лишь одного человека. Но любое явление всегда подходит к своему логическому завершению. Таков закон природы.

Ее слова бьют наотмашь, хотя она посторонний мне человек и совсем не в курсе моей плачевной ситуации. Эта аналогия заставляет колотиться мое сердце, барабаня в грудную клетку так, будто сейчас раздробит ее в клочья.

— И сколько держится это явление? — спрашиваю машинально, не могу понять ее хода мыслей.

Даже сама себе ответить не могу, про что конкретно спрашиваю: про облака или про себя.

— Один день, — всё так же улыбается, от нее веет чудачеством, отчего мне становится неуютно и холодно.

— Жаль, что в человеческой жизни нельзя сделать такой же прогноз, — грустно улыбаюсь, на душе от разговора становится чуточку теплее, несмотря на странное ощущение тревоги рядом с незнакомкой. — Природа есть природа, а у людей всё гораздо сложнее. Иногда руку помощи протягивает враг в обличии зверя.

— А разве это важно? Если человек вам предлагает помощь, так ли вам нужно знать о том, кто он? Ведь это не он вам помогает, — загадочно улыбается странная девушка и снова молчит.

— А кто? — разговор становится всё страннее и страннее.

В этот момент мы подходим к подъезду моего дома.

— Прощайте, надеюсь, у вас всё будет хорошо, — девушка не отвечает на вопрос, делает шаг назад, разворачивается и уходит.

Так странно… Откуда она знала, где я живу?

Продолжаю смотреть ей вслед. И вдруг она… Пропадает из поля моего зрения, словно растворяется в образовавшемся тумане, состоявшем словно из облаков. Явление… Раз в десять лет… Бред… По телу проносится озноб, будто сейчас мне был дан знак свыше. Но для чего?

Встряхиваю головой, прогоняя всякую чушь из головы, и захожу в подъезд. Волосы висят сосульками, вода с них стекает за шиворот, холодя кожу. Одежда неприятно липнет к телу, но это меньшее, что меня волнует.

Когда преодолеваю последний лестничный пролет, выглядываю в окно, заинтересовавшись странностью. На улице светло и ясно, словно и не было только что никакого ливня. По позвоночнику проходит ток, а я, отшатнувшись, быстро захожу в дом. Замечаю туфли матери и иду к ней. Нас ждет серьезный разговор.

Маму нахожу на кухне. Она сидит за столом и смотрит в стену. Как неживая. Ее руки ладонями прижаты к красной чашке на столе, в воздухе от чая идет пар. Но она, кажется, не чувствует высокой температуры, отрешенно гипнотизирует одну точку на обоях.

— Как папа? — присаживаюсь на стул по диагонали от нее.

Вздыхаю и кладу руки на стол, смотрю на свои длинные заскорузлые пальцы. Стиральная машинка-полуавтомат сломалась месяц назад, у мамы болит спина, да и не позволила бы я ей горбатиться над тазиком с бельем. На ногтях белые полоски из-за нехватки кальция, на ладонях загрубевшие мозоли.

— Как обычно, — пожимает плечами мама, потирает правой ладонью щеку. — Плохо.

Поднимаю глаза выше и замечаю залегшие темные круги под глазами, обвисшую кожу лица, морщинки вокруг носа и рта. С горечью подмечаю все эти неприятные детали. В ее возрасте нужно иметь гусиные лапки от смеха и довольства, но никак не носогубные складки от горечи.

— Я сегодня видела Тагира, — замираю, ожидая от нее гневного экспрессивного взрыва.

Но, вопреки моим тревожным ожиданиям, она не меняется в лице, лишь вздыхает и переводит на меня взгляд, полный безразличия и усталой изможденности.

— Твой новый начальник? — равнодушный вопрос, требующий такого же ответа.

— Нет, мам, того… Тагира… — чем дальше говорю, тем более хриплым и низким становится мой голос.

Мама медленно поворачивает голову ко мне, пару раз моргает, прогоняя белесый туман перед глазами. А после ее глаза наполняются кровью и слезами.

— Что он снова хотел?! — надрывный хрип.

Ее нижние веки напряжены, рот закрыт, губы сужены в тонкую полоску, а кожа над ними сморщена.

— Снова? — приоткрываю рот, а затем поджимаю их и наклоняюсь ближе. — О чем вы говорите, мама?

В этот момент ее глаза прояснились, зрачки слегка расширились, словно она не собиралась меня просвещать.