Недосягаемые (СИ) - Вашингтон Виктория "Washincton" Страница 5

— Тебе какое дело? — отстранено отвечаю вопросом на вопрос.

— Зачем ты так? Я всего лишь хочу подружиться, — она становится грустной, а улыбка с лица пропадает. — Давно хочу, но не решалась, вокруг тебя всегда много народу было…

— Подружиться за один день? Ты серьёзно? Самой не смешно? — это всё, что я успеваю спросить, пока наши переговоры не замечает Ян Дмитриевич и не просит замолчать.

Больше завязать разговор она не пытается, но на протяжении дня всё также садится за одну парту со мной. Ну пускай. Мне не мешает. Но в искреннюю дружбу больше не верю, поэтому сорян, Машка, не быть нам подружанями.

Сразу после занятия возникла мысль сказать преподавателю про пиджак, но возле него, как на зло, стояла моя одногруппница Виолетта и уточняла о чем-то касательно задания, выданного для домашнего разбора. Всё бы ничего, но нам задали всего лишь самим написать конспект по следующей теме, неужели можно быть таким недалёким человеком и не понять этого? Ну это же Ян Дмитриевич, и подобное поведение, и интерес девушек к нему, уже не удивляет, но только сейчас я обращаю на это внимание и не понимаю, почему меня начинает такое раздражать.

Собираю сумку как можно медленнее, со стороны напоминая самое заторможенное существо. Аудитория уже окончательно опустела, а она всё стоит и стоит. Ну и ладно, мне что больше всех надо? Встаю и иду к двери.

— Щербакова, подожди, — его твердый голос останавливает, и я едва не вздрагиваю от неожиданности, — Семенцова, вроде всё обсудили, можешь быть свободна, — Виолетта разворачивается к выходу и уходит, наградив меня осуждающим взглядом. Такое чувство, что я воплощаю вездесущее зло и меня нужно спалить на костре. Кстати, было бы неплохо. Избавилась бы от мучений и несправедливостей жизни.

— Ты хотела о чем-то поговорить? — читает меня как открытую книгу. Неужели все мои мысли так палятся? Или, может, он их умеет читать? Уже ничему не удивлюсь.

— Да так, напомнить, вы вчера забыли свой пиджак… — начинаю разговор, а слова даются с большим трудом, потому что меня до сих пор смущает то, что он видел меня в момент полнейшего отчаянья. — Я его, конечно же, не принесла, но решила напомнить. Логично, правда? — в один момент мне самой от себя становится смешно, а увидев, как он ухмыляется, даже не сдерживаю нервный смешок.

— Да, Щербакова, ты особенная, — выдохнув, произнёс он, а у меня сердце уходит в пятки, даже не попрощавшись. Никогда никто мне не говорил, что я особенная. Но тут же понимаю, что особенная-то, скорее всего, в своей неадекватности. — Заберу как-нибудь. На мою радость у меня не один пиджак в гардеробе. Иди на ленту, Валерия, пару минут осталось.

Молча кивнув ему, следую совету и покидаю аудиторию, в которой отчего-то становится очень тесно и душно.

После пяти лент я испытываю полное истощение — модуль по английскому языку выбивает из меня последний энтузиазм и тягу к чему-то светлому. Уж точно в моей голове не возникает мысли, что посещение женского туалета может стать для меня не самым лучшим завершением учебного дня. Выйдя из кабинки сразу замечаю Инессу, которую, судя по вчерашним событиям, можно читать новоиспеченной девушкой моего бывшего. И это напоминает мне события какого-то глупого, малобюджетного фильма, потому что с двух сторон от неё две верные «подружки».

— Привет, челядь, как поживаешь? Совесть не мучает? — задиристо начинает она и окидывает меня взглядом. — Хотя, какая у таких совесть.

— Инесса, ну и гниль же ты, редкостная. Вот раньше знала, но в упор не замечала, хоть сейчас глаза открылись, — я из тех людей, которые говорят то, что думают — и друзьям, и врагам. Не боюсь выражать своё мнение и не собираюсь молчать. Правда часто это выходит боком.

Чувствую, что она резко хватает меня за волосы, оттягивает на себя и бьёт с колена в живот. Резко. Больно. В следующий же момент она толкает, и я падаю на пол.

— Ты ещё смеешь говорить обо мне? Скольким ты уже дала? За десятку перевалило? — чувствую ярость и боль, пытаюсь встать и ухватиться за её патлы, чтобы сейчас же приложить её прекрасное личико к кафельной стене, но моей быстроты не хватает. Они начинают бить ногами, и я снова лежу на полу. Бьют по ногам, по рёбрам. Нет сил подняться и дать сдачи. Одна против троих — бессильна.

Инесса ставит колено мне на грудь, чуть ли, не становясь на меня всем весом.

— Ещё раз увижу рядом с Кириллом — полностью забудешь о спокойной жизни. Ему такие даром не нужны, — конечно, она не стесняется в выражениях, подпирая самые нелестные слова

Сквозь весь этот нескончаемый поток желчи, улавливаю звук открывающейся двери.

— Валите прочь отсюда, пока охранника не позвала! — Маша кричит так громко, что я зажмуриваю глаза — голова тут же начинает раскалываться сильнее. Кажется, её голос раздается эхом в опустевшем коридоре. Инесса с подружками сразу смываются — не удивлена, они могут нападать стаей только на одну, именно такой удел у слабых.

Маша подбегает и начинает как-то приводить в чувство. Помогает умыться и привести себя в порядок.

И когда моя жизнь превратилась в такой ад, что второй день подряд кому-то приходиться умывать моё лицо в этом чёртовом туалете?

3

Спустя пару часов мы с Машей сидим в парке, который располагается по дороге к дому, болтаем о том, о сём.

— Ленты вроде закончились, как ты оказалась в туалете? — спрашиваю я, удобнее усаживаясь на лавочку и любуясь прекрасными пейзажами.

— Хотела предложить тебе прогуляться, ждала, а потом пошла искать. Вот, собственно, и всё, — улыбается. Как бы там ни было, но сегодня она действительно спасла меня.

— Спасибо тебе, — искренне и тихо говорю ей. Мне сложно даются слова такого рода: сочувствия, благодарности.

— Друзья должны друг другу помогать, — снова её широкая улыбка.

Внезапно она протягивает мне руку. Странно, но сама того не осознавая, я принимаю этот жест и отвечаю рукопожатием. Знак начала нашей дружбы. Глупо, но я даже как-то рада, что ли. Не похоже на меня. Не то, что я вижу в этом что-то искреннее сейчас, но и отталкивать человека, который помог мне в трудной ситуации, не вижу смысла.

Мы ещё долго сидим и любуемся тем, как медленно начинает сгущаться небо, и на город опускаются сумерки. За это время многое узнаю о своей новоиспечённой «подруге». Оказывается, что она живёт недалеко от меня, буквально в паре кварталах. С мамой, старшей сестрой, её мужем и годовалым ребёнком. Маша кажется довольно жизнерадостной — много шутит, отчего удается от души насмеяться и отложить завершение этого дня в голове как приятное воспоминание.

После случая в женском туалете проходит пару недель. Благодаря Машке становится проще ходить в университет. Что не говори, но атмосфера, когда тебя всё презирают, безумно давит на психику и вызывает некий страх и отчаянье. Она всегда находится рядом, и мы часто вместе прогуливаемся после занятий. Иногда гуляем по парку, а время от времени захаживаем ко мне. Успеваю даже познакомить её со своими родителями.

Конечно, дико и непривычно, что человек занимает определенное место в моей жизни такими быстрыми темпами, но будь что будет. Возможно, это первый случай, когда сближение с кем-то не аукнется болью?

На очередном занятии у Яна Дмитриевича мы пишем модульную работу. Я ясно понимаю, что буквально плаваю в теме и не могу ответить на белом листе ничего путного. Всё так же, время от времени, встречаюсь взглядом с учителем, но сразу отвожу глаза, делая вид, что не смотрела на него, и чувствую, что кожей пронзительную волну по телу — он продолжает смотреть.

По окончанию пары кладу на его стол свой лист с откровенным бредом, написанным в явно не здравом уме и не трезвой памяти.

— Щербакова, — слышу уверенный голос, от которого тело снова пробирает легкая дрожь. — У тебя есть пару часов? — он смотрит мне прямо в глаза и после переводит взгляд на Машу, что ждёт меня в дверях.