Три дня с миллиардером - Лея Кейн Страница 5

— А у твоего Радика что, глаза на заднице? — вдруг спрашивает с усмешкой, чем больно обижает меня.

Да, я не модель. Ростом не удалась. Но попка торчком, грудь высокая, талия на месте и плечи не шире бедер. Да и что это за мода пошла — по внешности бульдозером проезжать?! Мне вот, может, его уши не нравятся, или мизинец на левой ноге, я же не смеюсь над ним!

Протягивает руку перед собой, нарочно задев мое плечо, открывает шкафчик и берет оттуда полотенце.

— Надо было позже зайти, — ухмыляется, стрельнув взглядом в мое отражение, и уходит неспешной, хозяйской походкой.

Какой же урод! Кидаюсь к двери, запираюсь и юркаю в душевую кабинку. Будто если ему приспичит, кто-то остановит его разнести тут стены, чтобы добраться до меня.

Насколько же дерзкий и циничный сукин сын! Глазами пожирает, кости обгладывает, но при этом гадости говорит, в грязь втаптывает.

Кое-как отойдя от этого, принимаю душ, подольше расслабляясь под теплыми струями. Состирываю белье в раковине и вешаю на полотенцесушителе. Сменного у меня нет, а по двое суток одно носить не в моей привычке.

— Официантка, ты там еще долго? — слышится из-за двери.

Соображаю, что оставила бедолагу без туалета. Пусть ему плевать на мои удобства, но я-то не такая, не могу человека мучить. Поэтому решаю не сушить волосы феном. Здоровее будут. Обмотав их полотенцем, запихиваю себя в ароматно пахнущий мягкий-мягкий махровый халат и выхожу.

Громов топчется в кухонной зоне. Расковырял пакеты, что-то разогрел в микроволновке, сообразил какой-то громадный на разрыв рта бутерброд и ждет, пока вскипит чайник, разрывая упаковку с пирамидками.

— Я с голоду щас сдохну, — ворчит, глянув на меня. — Весь день по делам промотался. Вечером планировал изысканно поужинать, сделав своей невесте предложение.

Потуже повязываю пояс и сглатываю. В трусах друг на друга мы уже посмотрели, но меня все равно беспокоит полотенце, низко повязанное на его бедрах. Кажется, оно вот-вот сползет, показав мне Антона Львовича во всей красе.

— Я сожалею, что так вышло, — бормочу, пристроившись рядом. — Ты ветчину топором рубил?

— Это для тебя.

— Сделаю вид, что я оценила шутку.

Умело орудую на кухне. Вытираю барную стойку, расстилаю на ней сервировочные салфетки, расставляю посуду, раскладываю приборы. Быстро делаю нормальные бутерброды и закуски, разогреваю в микроволновке готовое горячее, выкладываю хлеб, а сладкое отодвигаю. Как и вино. Зачем Демид вообще его купил?

— Чай?

— Два кубика сахара, — отвечает Громов, пристально наблюдая за мной с высокого стула. Скрестив руки на своей широкой груди, чуть покачивается и крутится: то ли от нетерпения, то ли от сосредоточенности.

Ставлю перед ним чашку с чаем и тоже сажусь. Мне разрешено много и вкусно кушать, значит, не буду себе ни в чем отказывать.

— Приятного аппетита, — желаю без привычной мне любезности в голосе и принимаюсь за еду. Я тоже весь день не ела. Не хочу, чтобы пустой желудок вдруг надумал переварить бриллиант. — Где я буду спать? — спрашиваю, когда мне надоедает молчание и зоркий взгляд Громова.

Он небрежно кивает на кровать, лениво жуя.

— Там.

Проглатываю, прежде чем задать следующий вопрос:

— А где будешь спать ты?

Громов подносит чашку с чаем к губам и, глядя на меня поверх нее, отвечает:

— Там же.

Глава 3

Мне даже нечем потянуть время. Наелась до отвала, со стола убрала, в мобильнике нет симки, в квартире нет книжек, а по телевизору какой-то Тарантиновский боевик.

— Долго мяться будешь? — спрашивает Громов, развалившись в центре кровати.

— Если у тебя есть запасное одеяло, я могла бы…

— Нет у меня запасного одеяла, — перебивает, не отвлекаясь от экрана. — Гаси свет и ложись. Задолбался я с тобой, шары слипаются.

Говорит он негромко и даже незлобно, скорее — сыто, но утомленно. Щелкает пультом и, бросив его на пол, переворачивает себя на живот, освободив половину кровати. Отвернувшись, засовывает одну руку под подушку, другой натягивает на себя угол тонкого одеяла и, зевнув, отрубается. Чуть ли не по щелчку пальцев!

Я воровато смотрю на дверь. Мы одни. Его люди давно разъехались по домам. Меня никто не пасет. Я могу сбежать, укрыться где-нибудь на несколько дней, получить кольцо, толкнуть его каким-нибудь теневым скупщикам и вообще свалить из страны.

Ах, если бы все было так просто! Это только в кино лузерам везет. А меня уже за углом поймают и точно проведут полостную без анестезии.

Смирившись с бредовостью своих идей, гашу свет и осторожно укладываюсь на край кровати. Подмяв подушку, кладу ее повыше и смотрю на горящую огнями столицу. С таким видом из окна рука не поднимается задернуть шторы. Хочется любоваться и мечтать. На мгновенье придать себе какой-то значимости. Хотя бы той мыслью, что сейчас я стою на двадцать два миллиона дороже.

Интересно, что сделал бы Радик, если бы узнал, что я сейчас в роскошных апартаментах Москва-сити, да еще и в постели с миллиардером? Пожалел бы о нашем разрыве? Или убедился бы, что давно надо было меня бросить? Я вдруг понимаю, что совсем его не знаю. О чем он думает, чего хочет, к чему стремится. У него даже постоянной работы нет. Говорит, не нашел себя. Хорошо, что я так и не познакомила его с мамой. Наверное, в глубине души догадывалась — ничего путного из нашего романа не выйдет. Мы встречались раз-два в неделю. Чаще он бывал в компании друзей или банки пива. Постоянно мутил какие-то дела и точно мне изменял. Один из его дружков как-то проговорился о том, как жарко они провели прошлые выходные, и поинтересовался, как зовут ту телку, с которой Радик исчез в разгар вечера. Радик тогда заткнул ему рот, а мне сказал, чтобы не слушала эти пьяные бредни. С того дня все и пошло под откос. Я искала причины не встречаться, уворачивалась от поцелуев, а свой день рождения отметила с мамой, бабушкой и Сонькой. Надо было самой его бросить. Дождалась, пока это сделает он, теперь мучаюсь от чувства собственной никчемности. Если бы не кольцо с бриллиантом, придавшее мне хоть какую-то ценность, пусть даже временную, выла бы сейчас в подушку.

Прислушавшись к мерному дыханию зверя рядом, опасливо поворачиваю голову