Джио + Джой и три французские курицы - Элли Холл Страница 5

Назовите любую песню, и я точно знаю ее наизусть. Вряд ли это приносило мне много очков в глазах парней, с которыми встречалась, но я — просто сгусток рождественской радости, скажу я вам!

Мне приближается тридцать, и я понимаю, что если потенциальный любовный интерес не может справиться с этим, то это он упускает свою возможность. Когда песня меняется, я прибавляю громкость и пою «God Rest Ye Merry Gentleman».

Либо слова этих песен окрыляют меня, неся вперед, либо наступает дорожная усталость. Не знаю точно, что именно, но я становлюсь бодрой… и немного напористой.

Однако, когда дохожу до припева о комфорте и радости, понимаю, что мне пригодилось бы и то, и другое. Ну, я и есть Джой или «радость», но вы понимаете, о чем я. Мое пение резко затихает, когда радио снова переключается на статику.

Я надеялась на ясный день по прибытии, но чем ближе подъезжаю к месту назначения, тем больше небо над головой грозит снегом.

Во время долгой зимы у моей матери будет достаточно времени, чтобы объяснить мне, почему она оставила меня в городе и переехала в эту забытую солнцем пустошь. Не поймите меня неправильно, горы вдали, наверное, красивые, но все, что я вижу — это серое, серое и еще более серое.

Отсчитываю пятьдесят километров, двадцать пять, потом десять, прежде чем деревянный знак приветствует меня, и я, наконец, въезжаю в город. «Добро пожаловать в Хоук-Ридж-Холлоу».

— Еще немного.

Удивленно моргаю, проезжая мимо причудливого деревянного домика, украшенного разноцветными рождественскими огнями. На крыльце стоит женщина в красном платье, отороченное мехом по подолу. Она машет мне рукой, когда я проезжаю мимо. Должно быть, я устала больше, чем думала, потому что на табличке рядом с миссис Клаус было написано: «Приветственный центр, бесплатное печенье и молоко».

Донна Гловер не из тех, кто любит печенье и молоко. Скорее, предпочитает вино и сыр. Или воду и черствый хлеб, как это было в моем детстве. Не то чтобы она не могла позволить себе лучшего, просто не задумывалась о таких вещах, как покупка продуктов. Китайская еда была основным блюдом.

Сказать, что моя мама — не подарок, будет преуменьшением. Мы не виделись почти два года — самый долгий срок за всю мою жизнь. Когда была маленькой, я мельком видела ее перед школой, как она собиралась на работу, накладывала макияж, а потом возвращалась домой после работы допоздна. В подростковом возрасте примерно раз в день я обычно видела (или слышала, как она разговаривает по телефону, пытаясь найти информацию о каком-то деле). Она не работала из дома, как таковое. Скорее, не оставляла работу в офисе. Потом, в колледже, мы раз в неделю собирались вместе на кофе или ужин. Так продолжалось около десяти лет.

Несмотря на то, что мы очень разные люди, она — мой любимый взрослый человек женского пола, с которым я связана кровными узами. На сердце теплеет от того, что наконец-то воссоединюсь с мамой, и я с нетерпением жду Рождества, чтобы встретить его вместе.

Когда въезжаю в город, мое удивленное моргание превращается в таращанье широко раскрытых глаз.

— Этого не может быть.

Когда добираюсь до Мейн-стрит, появляются дома, украшенные самыми разнообразными декорациями — от величественных белых гирлянд и зеленых венков до чрезмерного «завидуйте молча» от Гризвольдов.

В центре города возвышается массивная сосна и башня с часами. Рождественский рынок, изобилующий едой, поделками и играми, манит меня остановиться, но, я чувствую себя грязной с дороги, сначала мне нужно освежиться.

Главная улица кишит отдыхающими и покупателями. Огни, светящиеся леденцы и сверкающие пряники украшают симпатичные бутики, рынки и магазины.

Я проезжаю мимо книжного магазина, почтового отделения с ящиком для писем Санте и паба «Ястреб и свисток» с елкой, сделанной из зеленых стеклянных бутылок и подсвеченной разноцветными огнями. Медленно проезжаю мимо магазина конфет «Мама и леденцы», ювелирного магазина, закусочной, которая, по моим представлениям, является кафе, и пиццерии с пирогами. Интересное сочетание.

Голос в GPS-навигаторе направляет меня на Спрус-стрит. Замедляюсь, потому что, должно быть, свернула где-то не туда. Не может быть, чтобы Донна Гловер жила здесь.

Снова медленно моргаю. Две массивные подсвеченные леденцовые трости окаймляют улицу с надписью «Карамельный переулок» по центру. Боясь, что грузовик слишком высок, чтобы преодолеть вывеску, я выхожу проверить. Дрожа, обхватываю себя руками. Зимой в Нью-Йорке холодно, но здесь холод другого уровня.

После поездки мамы на Карибы, когда училась в шестом классе, я полагала, что на пенсии она будет жить в тропиках. Не повезло, но, учитывая рождественский энтузиазм города, осмелюсь сказать, что так даже лучше. Если только я нахожусь в правильном месте.

Насколько могу видеть улицу, все вокруг красно-белое. Светящиеся конфеты-трости выстроились вдоль пешеходных дорожек, красно-белые огоньки обвивают стволы деревьев, раскрашенные деревянные конфеты-трости стоят на страже у ворот, украшенных вечнозелеными гирляндами и перевязанных красно-белыми полосатыми бантами.

— Где я? — Мое дыхание взвивается в воздух облачком.

Женщина с копной темных волос с проседью спешит по дорожке перед одним из домов и дико машет мне рукой.

— Джой-Джой! Ты сделала это!

Джой-Джой и Эмонд Джой — это прозвища Фрэнки для меня. С каких это пор мама называет меня иначе, чем Джой, или, если я попала в беду, что редкость, Джой Элоиза?

Мое удивленное моргание замедляется еще больше, или, возможно, мои веки застывают на месте.

— Мама?

Она обнимает меня теплым, приветливым объятием. Когда отстраняется, я читаю надпись на ее толстовке: «Сказочное Рождество!».

— Мама? — повторяю я, не совсем уверенная, что обращаюсь к правильному человеку, хотя у нас с ней одинаковое лицо в форме сердца, оливковая кожа, невысокий рост и фигура. А вот русые волосы, зеленые глаза и веснушки достались мне от отца, которого я не очень хорошо помню.

— Джой! Я так рада, что ты здесь. — Мама держит меня на расстоянии вытянутых рук, глаза влажные от эмоций.

— Думаю, я тоже. Но я либо измотана долгой поездкой и доведена до галлюцинаций, либо, что еще хуже, заснула за рулем и не знаю, где нахожусь.

Она смеется, как будто я шучу.

— Пойдем, зайдем внутрь. Холодно. — Мамин нью-йоркский акцент звучит как никогда сильно, уверяя меня, что она настоящая Донна Гловер, а не самозванка.

Затем она щиплет меня за щеку.

— Ты выглядишь исхудавшей. Я только что сварила суп. Давай согреем тебя и накормим.

Прижимаю холодные пальцы к лицу.

— Да. Я