Татьяна Веденская - Это мужской мир, подруга! Страница 5

– Вот именно – дочь. Одни бабы кругом! Хоть бы кто мне сына родил! – отвечал он. Нет, ничего не могу сказать, папа по-своему меня любил. И маму, наверное, тоже, раз за столько лет все-таки не ушел насовсем, не бросил ее одну, не лишил довольствия и пропитания. Нет, не лишил. Наоборот, когда мне было лет двенадцать, мы переехали в невероятно просторную четырехкомнатную квартиру, с бесконечным холлом и красными портьерами, на Мичуринском проспекте. Мы отдыхали на морях, бывали на каких-то лыжных курортах, совершали круизы по Средиземному морю, где маму страшно укачивало. Даже на курортах родители ругались, отец приставал к официанткам, забывал нас с мамой в номере, а однажды, когда мы поехали в Европу, выяснилось, что отец едет туда не только с нами, но и с какой-то крашеной рыжей шалавой ненамного старше меня. Шалава жила на том же этаже, что и мы, громко смеялась и не носила белья. Пыталась со мной дружить, от чего я приходила в ужас.

– Как я должна это объяснять людям? – вопила мать.

– Скажи, что она – твоя племянница, – рассмеялся отец. – Или оставайся, у меня нет желания ездить в этот Рим дважды, будь он неладен. Раз уж вы обе хотите одного и того же, извольте. Получите и распишитесь.

– Я не поеду! – заявила было мать, но Рим, но Венеция... Дома скучно, дома – зима. Короче, мы поехали. Мы всегда все делали так, как хотел отец. Маме было категорически запрещено работать – она не работала ни одного дня в жизни. И она должна была давать отчет за потраченные деньги, за каждый свой выход из дома. Я хотела танцевать в студии бальных танцев, отец запретил мне это категорически со словами: «Натрясешься еще в жизни задницей, я из тебя проститутку растить не собираюсь». Я хотела стать врачом, отец заставил меня пойти на исторический факультет в МГУ.

– Не позволю тебе копаться в трупах, – заявил он, отметая все мои желания и мечты.

– Ты не должен такого говорить девочке! – иногда пыталась вступиться мама. Но редко. И безо всякого эффекта.

– Заткнись и не смей мне говорить, чего я должен, а чего нет. Сиди и вяжи носки, дура. Ишь, развыступалась. Давно я тебе макияж не портил! – отбривал ее отец, убивая всякое желание бороться. Когда я спрашивала маму, почему она все-таки живет с ним, ведь он ее не любит, она отвечала:

– Любит.

– Нет, не любит! – категорически не соглашалась я. – Он тобой владеет.

– Так уж проявляется его любовь.

– А ты, ты любишь его?

– Я не знаю.

– Почему ты не уйдешь от него?! – возмущалась я.

– О, ты моя девочка. Ты просто еще слишком молода и не понимаешь, как устроен этот мир. Куда я пойду? Кто я такая? Что я могу делать?

– Какая разница! Вы разведетесь, ты заберешь у него половину...

– У таких, как твой отец, ничего не забирают. И от таких, как он, не уходят, поверь. И потом, он не такой уж и плохой человек. С тобой он очень добр, смотри, сколько он всего для тебя делает. МГУ оплачивает, машину подарил. Разве плохо?

– То есть все-таки деньги – это главная причина? – Я продолжала тянуть из нее ответ. В моей голове все это не укладывалось в сколько-нибудь логическую систему. Вокруг много говорили о любви. Некоторые мои сокурсницы бегали с красными от недосыпа глазами и кричали, что никогда еще не были так счастливы. Но потом они же плакали, сыпали проклятиями и наконец выходили замуж за мальчиков из МГИМО или с экономического факультета нашего МГУ. Деньги выступали вперед, а любовь всегда как-то смазывалась и оседала, как ненужная гуща от кофе. Так что я хотела определенности. Уж моя-то мама должна была понимать, что все эти скандалы, крики и, пардон, периодический мордобой, все эти любовницы, истерики, эсэмэски на телефоне – словом, всю их семейную жизнь можно терпеть только из-за денег.

– Нет, почему? – возразила она, но как-то слабо, неубедительно.

– Но если бы у тебя были свои собственные деньги, ты бы продолжала с ним жить? – поставила я ее в угол. Я повзрослела, и такой порядок вещей, который был у нас в доме, меня не устраивал категорически. Совершенно.

– Чего тут говорить, у меня нет и не будет своих денег.

– А я не хочу жить из-за денег с кем-то. Пусть лучше у меня их и вовсе не будет.

– Ты не знаешь, что такое бедность, – осадила меня она.

Я фыркнула и добавила:

– Тогда у меня будут свои деньги. Много, много своих денег.

– Обязательно. Вот замуж выйдешь... – улыбалась мать.

Замуж. Это был самый больной вопрос. Когда я все-таки с грехом пополам и за папины деньги окончила этот ужасно скучный факультет, папа поздравил меня с получением диплома и добавил:

– Ну а теперь я выдам тебя замуж и смогу наконец от забот о твоей персоне отделаться.

– Я замуж не хочу, – категорически отказалась я, решив, что уж в этом-то я буду стоять до конца и не позволю выдать меня замуж. Мне тоже, если честно, к тому моменту страшно хотелось отделаться от отцовской опеки. Пусть мама не может рассчитывать на свободу, я-то могу. Я, слава богу, свободна и ничья.

– Что значит – не хочу? – возмутился отец. – Кого интересует, чего ты хочешь. Ты – баба, а все нормальные бабы должны выйти замуж.

– Я – не выйду! Нет! – выпалила я и впервые, наверное, за всю мою недолгую жизнь выпрямилась (а я была выше отца, он едва доходил мне до груди) и, сузив глаза, бросила ему: – И я не баба, я – женщина. Не смей меня так называть!

– Что-о! – вытаращился отец. Затем схватил меня за руку и явно собрался залепить пощечину, но я прошипела ядовито:

– Только пальцем тронь – ты меня больше не увидишь.

– А-а-а? – на этот раз несколько опешил он.

Да, тихая, вечно покорная тощая, костлявая дочь вдруг выступила, выдала то, чего от нее никто не ожидал. Я думала, он ударит меня, я думала, что мы вообще подеремся, и уже готовилась визжать, как вдруг он отступил и молча уехал куда-то по своим делам на большом черном «BMW».

Дальше пошли женихи. В основном это были молчаливые, взрослые мужчины, имеющие следы от наколок на фалангах пальцев. Они были одеты в дорогие костюмы, приезжали к нам под видом дружеского визита к папе, а меня заставляли подавать им чай. Я понимала, что происходит, но не знала, что с этим сделать. Папа не говорил, что это за люди, он делал вид, что они приехали к нему. Он просто добавлял:

– Никеш, посиди-ка с нами. Как у тебя дела? Чем сейчас интересуешься? Мать говорит, ты в Интернете торчишь целыми днями?

– Торчу, – хмуро кивала я.

– А вот Коля (Вася, Петя, Семен) тоже в Интернете разбирается.

– А вас, Николай, простите, как по отчеству? – ехидничала я.

– Меня можно звать просто – Коля.

– Я просто не могу. Вы же мне в отцы годитесь. Старость надо уважать, – как ни в чем не бывало заявляла я и смотрела на взбешенного, красного от ярости отца невинными глазами хорошо воспитанной девушки. А что? И место надо уступать старичкам. Место под солнцем.