Марти Леймбах - Умереть молодым Страница 5

– Хилари, крысы совсем не те животные, о которых сообщают в экстренных выпусках «Географического вестника». Крысы – паразиты. Представь себе, что это – гигантские тараканы.

– У них мех, – возражаю я.

– Ты безнадежна, – вздыхает Виктор. Он подтягивает трусы и возвращается к окну. Приладив приклад к плечу, направляет длинные стволы ружья вниз и палит в воздух.

Сдернув с батареи синие джинсы, натягиваю их на себя. Виктор, нажав оба курка, дважды стреляет из окна. Грохот чудовищный. Заткнув уши, мечусь по комнате в поисках свитера. Опять раздаются выстрелы, и я слышу вопль Виктора: «Чуть не попал!» Он стреляет еще раз и при этом от сильной отдачи теряет равновесие. «Ремингтон» – 16-кали-берное ружье, а Виктор – отнюдь не первоклассный стрелок.

Прислонясь к противоположной стене, наблюдаю за ним. Справа от меня стол Виктора, заваленный его записями и раскрытыми книгами. На толстенном староанглийском словаре расплылось чернильное пятно от сломанной авторучки.

– Постарайся не подстрелить соседских ребятишек, – прошу Виктора.

– А у нас нет соседей, – отвечает он.

– Тогда просто будь поосторожнее.

Виктор машет мне рукой в знак приветствия. Затем возвращается к своим упражнениям. Встав на колени перед окном, взводит курок. Мне кажется, что он и не целится. Приклад ружья при отдаче больно бьет его по плечу. Он открывает затвор и перезаряжает ружье.

– Послушай, Виктор, может, хватит, – прошу я.

– Это всего лишь крысы, – отвечает Виктор.

– Довольно, прекрати.

– Включи телевизор или займись чем-нибудь. Подхожу к окну и легонько толкаю Виктора. Он, не обращая на меня внимания, поворачивается к окну и снова стреляет.

– Серьезно, Виктор. Мне все это осточертело.

– Что ты пристала? – орет Виктор, опуская ружье. Лицо у него красное, злое, губы сжаты. – Не хочешь, чтобы я стрелял в крыс? А чем, по-твоему, мне заняться? Писать завещание?

– Пошел к черту! – отвечаю я. Виктор, поднявшись на ноги, направляется ко мне. Рот полуоткрыт, лицо злое и совсем чужое. Я отступаю к стене. Гневно посмотрев на меня, он возвращается к окну и поднимает ружье.

– Зачем ты это делаешь? – спрашиваю его. – Ненавижу твою стрельбу. Когда ты палишь из ружья, ненавижу тебя.

– Да брось ты, это всего лишь небольшое расхождение во взглядах. Будь я вождем племени найанга, плясал бы в маске быка. Но я житель Новой Англии, а потому стреляю по крысам, – объясняет он.

– Так прекрати! – ору я.

– Может, наконец, заткнешься? – отвечает Виктор, прицеливаясь то ли в крыс, то ли в чистое небо, – трудно сказать.

Бросаюсь к Виктору и, схватившись за ружье, поворачиваю его прикладом к потолку. Виктор отталкивает меня, не выпуская ружья из рук.

– Что с тобой? – кричит Виктор. Его пальцы мертвой хваткой вцепились в приклад. Плечом он пытается оттолкнуть меня.

– Не мешай! – орет он. Изо всех сил тянет ружье к себе, прижимая при этом мой палец к курку. Вскрикнув, я отдергиваю руку. Приклад попадает в окно, осколки стекла летят во все стороны.

– Наигрался? – спрашиваю Виктора. Сквозь дыру в стекле величиной в кулак за деревянную раму окна в комнату залетают снежинки и тают в воздухе.

– Нет.

– Так посмотри, что ты сделал с моим пальцем, – говорю я, протягивая к нему руку. Палец опух.

Виктор, опустив ружье, смотрит на мою пораненную руку. Потом, подняв с полу осколок стекла треугольной формы, вонзает его глубоко в свою ладонь, кожа свисает двумя розовыми лоскутами. По краям раны образуется красная полоска.

– Что ты делаешь? – спрашиваю его.

– Ничего. У меня кровотечение.

– Бесишься от злости, – говорю я.

Кровь сочится тяжелыми каплями, образуя полукруг по всей ладони.

– С меня довольно, – заявляю я, отворачиваясь.

Схватив куртку, зажимаю ее подмышкой и обвожу глазами комнату: туфли на резиновой подошве куда-то запропастились. Обнаружив их у дверей, быстро натягиваю на ноги, даже не завязав шнурков.

– Хилз, – зовет Виктор, когда я открываю дверь. Подойдя ко мне, подносит мою руку к губам и целует. – Извини. Не уходи. Пожалуйста, не уходи. Останься со мной. Останься, и мы помиримся. Я все исправлю. Починю окно. Попрошу у крыс прощения.

Рассматриваю свою руку. Там, где Виктор прикасался к ней, пятна крови. На губах Виктора красная полоска. Он отвел в сторону пораненную руку. На полу крупные ярко-красные пятна.

– Нет, мне надо уйти. Просто необходимо. Я сойду с ума. И тебя сделаю сумасшедшим.

– Послушай, я не сумасшедший, – говорит он. – Просто дерьмо. Делаю черт-те что, такой уж у меня характер. Как, по-твоему, с чего бы я стал платить тому, кто согласится со мной жить? Я-то знал, что приглашаю человека не на увеселительную прогулку. Не хочешь, чтобы я убивал крыс? Не буду убивать крыс.

– Нет, зачем же отказываться? Перебей всех до единой, – предлагаю я. – Всех уничтожь!

Гордона нахожу в порту. Он на своей лодке. 32-футовый шлюп, который он подарил отцу после появления в прошлом году на свет «Чужой территории». Гордон склонился над насосом. Тош лежит на палубе, свернувшись клубком на желтом дождевике Гордона; выбирает зубами из хвоста застрявший там мусор. Гордон, опустившись на колено, работает насосом. Щеки раскраснелись от ветра; на ботинках от воды темные пятна. Тош первой замечает меня и, прервав свое занятие, приветственно виляет хвостом. Гордон поднимает глаза и, увидев меня, то ли хмурится, то ли улыбается, – не пойму. Выключив насос, откидывается назад.

– Как ты узнала, что я здесь? – спрашивает он.

– Догадалась.

– Как дела?

– А у тебя как дела? – спрашиваю его.

– Как Виктор?

Обвожу взглядом гавань, голубое небо с клочьями облаков, лодки, закрытые на зиму чехлами, растрескавшийся настил пирса.

– О, с ним все в порядке.

– Спит? – спрашивает Гордон.

– Крыс убивает, – отвечаю я. – У нас очередная баталия.

– Ничего не разбили?

– Разбили, – говорю, – окно.

За то время, что мы с Виктором живем вместе, у нас уже не раз происходили бурные объяснения, в результате чего домашнему имуществу был нанесен значительный ущерб. Так, в частности, был отбит угол камина, в дверце стенного шкафа появилась дыра, осветительная арматура свалилась со стены и был разорван шланг пылесоса. Я рассказала Гордону о всех этих событиях; он в ответ сказал, что все это не столько забавно, сколько грустно.

– А я сегодня все утро думаю о тебе. У меня было странное чувство: мне казалось, что ты где-то рядом. – В голосе Гордона удивление. Он обдумывает каждое слово, пытаясь объяснить мне как можно точнее свои ощущения. – Как будто знал, что вот-вот увижу тебя.