Ксения Беленкова - Вьюга юности Страница 5

Выходило, что поступок Макса, который казался ей почти рыцарским, можно было расценить совершенно по-другому.

– Поди ей объясни! – Людка кинула злобный взор на дверь. – Говорит, что он мне не пара. Слышать ничего не хочет.

– А что Макс? – спросила Саша.

Людка лишь махнула рукой и поднесла к носу салфетку.

– Обиделся! – хлюпала Полетаева. – Сначала думал как-то отшутиться. А мама еще больше разозлилась. Даже накричала на него. Тогда он взял и ушел. Представляешь, на меня и не глянул! Дверью хлопнул…

– Все наладится, не переживай, – успокаивала подругу Саша. – Макс отходчивый, а твоя мама просто обязана все понять!

– Наверное, она так и родилась взрослой теткой, – в газах Людки зажглась злость. – Не понимает меня совсем, будто никогда не была подростком. Ну невозможно думать только об уроках и домашних заданиях! И друзей выбирать себе по четвертным оценкам! Неужели она верит, что такое бывает?..

Саша пожала плечами. Что творится в головах у мам, ей сейчас было совершенно непонятно. И о том, какими они были в детстве, знало только их прошлое. И, надо сказать, хранило эту тайну очень ревностно.

– Макс больше не станет со мной встречаться! Я уверена! – рыдала Людка. – Кому понравится, чтобы его отчитывали чужие мамаши, как маленького и глупенького…

– Хочешь, я попробую поговорить с твоей мамой? – робко спросила Саша.

И сама испугалась этого предложения. Но Людка тут же перестала плакать. На миг Саше даже показалось, будто весь этот концерт был разыгран с одной целью – добиться помощи в убеждении мамы.

– Поговори, Шурочка, ну пожалуйста! – закивала Полетаева. – Тебя мама послушает. Ты всегда такая правильная, серьезная. Хорошему меня учишь: она сама так говорит…

Саше стало не по себе. Если Людка называла ее «Шурочкой», ясно было одно – от ее просьб теперь не отделаться.

– Сделаю, что смогу.

В коридоре пахло жареным. Саша осторожно прошла на кухню, где Людкина мама готовила ужин. Брызги летели от плиты во все стороны, на сковороде что-то шипело и корчилось.

– Ну как там? – Людкина мама с надеждой глянула на Сашу.

– Переживает…

– Конечно, переживает! Еще бы не переживать: связалась с каким-то нахалом. Он мне еще дверьми будет хлопать…

– На самом деле Макс неплохой парень, – робко вставила Саша. – Шахматами увлекается…

– Пусть чем угодно увлекается, только не моей дочерью. – Тут Людкина мать с подозрением посмотрела Саше в лицо. – Уж не защищать ли свою подружку ты сюда пришла?

Саша попятилась, а на нее уже сыпался шквал обвинений:

– Я-то думала, ты девочка неглупая! Но простых вещей, выходит, не понимаешь. Покажи вам только плохого мальчика – про все на свете забываете. Мать родная вам врагом становится…

– Не трогай Сашку! – выскочила в коридор Люда. – Меня довела, Макса довела, теперь за Шарабанову!..

В квартире на миг повисла тишина. Саша потихоньку отступала к входной двери. И вдруг лицо Людкиной мамы каким-то странным образом изменилось: казалось, она вот-вот чихнет. Но вместо этого ринулась по коридору, отпихивая в стороны дочь и Сашу, и закрылась в ванной комнате. Из-за двери раздался шум воды, а еще какие-то непонятные звуки. Людкина мама рыдала.

– Иди уже, – тихо сказала Полетаева.

И Саша, кое-как нацепив верхнюю одежду, выскочила из квартиры. Она осмотрелась по сторонам. Двери, двери, двери. И за каждой, наверное, живут непонимание, обиды и боль. Не дожидаясь лифта, прямо по лестнице, Саша ринулась вниз. Ей хотелось надышаться свежим воздухом: вдохнуть его как можно глубже, чтобы внутри места не осталось для комка жалости ко всем людям. Только что она лоб в лоб столкнулась с чужой мамой, которая не хотела слушать никого кроме себя. Возможно, ей в глаз тоже попал осколок зеркала злого тролля? И теперь все казалось не таким, как есть на самом деле: веселый и открытый Макс стал отъявленным хулиганом. Да и сама Саша превратилась из тихой и серьезной девочки в какую-то глупышку, думающую только о плохих мальчиках. Подъезд распахнул свою скрипучую дверь. На улице заметно похолодало, и Саша поспешно застегнулась, пока ветер не пробрал ее до костей. Людкин двор всегда казался неприветливым: ржавые качели, а чуть дальше – заброшенный пустырь, на котором до сих пор не удосужились построить нормальную детскую площадку. Сейчас здесь было особенно неуютно. Возле подъезда торчал слепой фонарь. И больше никого: как-то необыкновенно пусто для Москвы. Саша вжала голову в плечи, огляделась. Сумерки сгущались. Снег посерел, и небо накололо тучи на ветви голых деревьев, чьи изломанные силуэты, стражи зимы, сделали двор похожим на черные сети. А за шершавыми стволами будто бы шевелился живой страх…

С детства Саша боялась темноты. Оставшись на ночь в комнате одна, она будто бы слышала, как пылесос-мрак шипит, всасывая в свое бездонное пузо последние отблески уходящего вечера: огни фонарей, стучащие в окно, теплую золотистую полосу света под дверью. Он лентой утягивал ее в свой хобот, переваривал и рождал новые темные сущности. Тогда стул с одеждой превращался в незваного гостя, неестественно вывернувшего ноги и свесившего бессильные руки. А за зеркалом шкафа дышали в этот мир тени прошлого. Самое страшное было увидеть в нем свое отражение – белизна лица и впадины глаз казались убежищем демона. Собственное тело переставало быть родным и уютным, оно таило что-то неизведанное и пугающее. Когда же пылесос втягивал последние блики света, чернота овладевала миром: проглатывая сначала изломанного незнакомца на стуле, потом – зеркало, а затем – саму Сашу, которая больше не видела своих ног и рук. Даже сердце замирало, покорившись мраку. Мир исчезал, оборачиваясь пустотой. Смотреть в нее было ужасно. Не находящий опору взор переставал существовать. Это было похоже на… живую смерть. Тогда Саша зажмуривала глаза, чтобы оправдать их слепоту, и на ощупь искала выключатель. Загорался свет, Саша открывала глаза: сердце вновь стучало, на стуле буднично висела одежда, а зеркало отражало целый мир маленькой комнаты, укравшей у ночи одну лампу яркой, видимой жизни.

Теперь, посреди пустынного двора, Сашин страх мрака будто бы обрел сущность и преследовал ее повсюду: он таился за деревьями, шелестел между крыльями горластых ворон, тянул свои морозные щупальца к ее ногам. Вот-вот ухватит, скует, завладеет и уже больше никогда не отпустит. И тогда Саша вдруг побежала, а над ее головой загорались скупым светом отмороженные фонари, которых не боялись даже вороны. Саша летела, и дорога выскальзывала у нее из-под ног и неслась вперед. Туда, где таял день. И весь мир будто бы катил вперед, а Саша изо всех сил бежала назад, проваливаясь в пучину надвигающейся тьмы. От фонаря до фонаря, чтобы отдышаться и продолжить бег. Безлюдная дорога лишь изредка рождала прохожих, но и они выглядели, точно слуги мрака. Их лица сковал мороз, губы мертвой ниткой прилипли к зубам, глаза казались слепыми – они не замечали ничего вокруг. Горожане скользили мимо, все – в черных пальто, куртках, шубах, мыслях…