Тильда Лоренс - Гадюки в сиропе или Научи меня любить Страница 5

 Женщина в очередной раз потянулась к коробочке с накладными ресницами, решив, что все-таки стоит попытать счастья. Эшли, стоявший в дверях и наблюдавший за этим представлением, не удержался, коротко хохотнул и заявил решительно:

 – Шанталь, не глупи. Там примерная семейка. Мама, папа, сын. Семья мечты. Ты туда не впишешься.

 – Ты точно в этом уверен? – переспросила с надеждой в голосе.

 – Ага, – согласно кивнул Паркер, разворачиваясь и покидая комнату матери.

 Она крикнула ему что-то вослед, он не ответил, потому что не расслышал. Хотя, догадывался, что она в очередной раз вопрошает, почему он называет её по имени, а не «мамой». Почему он так делает, Эшли и сам сказать не мог. Наверное, все дело было в том, что он считал свою маму очень молодой. Ей не шло слово мама, оно её не украшало, смотрелось, как на корове седло. Паркер воспринимал её больше, как подругу. Да, именно, как подругу, с которой можно пооткровенничать, или наоборот послушать её откровения, временами что-то посоветовать, а временами заступиться. В их жизни был случай, когда Паркеру пришлось пустить в ход кулаки.

 Один из ухажеров матери задержался в их жизни дольше положенного. Роман их был бурным и страстным, в какой-то момент даже зашел разговор о свадьбе. Эшли эту новость воспринял без особого восторга, он часто говорил матери, что в их доме есть мужчина – он, и других им не нужно. Мать реагировала на эти заявления всегда одинаково, трепала его по волосам и говорила, что мужчина у них в доме, конечно, есть, и он навсегда останется самым лучшим мужчиной на свете, но ей тоже хочется счастья в личной жизни, а счастливой её может сделать только... Далее следовало имя очередного обоже. Эшли даже не собирался их запоминать, все равно раз в два-три месяца имя менялось.

 Шанталь, считая, что Эшли ревнует не столько её, сколько территорию, на которой они обитают, назначала своим мужчинам свидания за пределами дома, никогда не приводила их домой. А тут внезапно заявила, что хочет познакомить Паркера с претендентом на свои руку и сердце. Эшли выразительно посмотрел на мать, без слов пытаясь вытащить признание, и она рассказала обо все, что творилось в её жизни в последнее время. Она была просто неприлично счастлива. Влюбленная девчонка, не больше, ни меньше. Во всяком случае, Паркер придерживался мнения: любовь зрелых женщин, не в плане возраста, а психологически зрелых, выглядит иначе, не так, как у его матери. Она влюблялась именно, как девчонка, страстно, как будто один раз и на всю жизнь. На самом деле, это все были мимолетные увлечения.

 Претендент на роль «отца» не понравился Паркеру сразу же. Это была ненависть с первого взгляда. Если его мать умудрялась влюбляться, увидев симпатичную мордашку, то Эшли имел обыкновение проникаться к человеку не самыми нежными чувствами, увидев лишь одну единственную фальшивую улыбку на лице нового знакомого.

 Пьер, так же, как и Шанталь, был французом. Каким-то таким... Эшли не мог однозначно сформулировать свое мнение, но, тем не менее, первым делом на ум пришло сравнение «приторно-сладкий», до тошноты. Достаточно одного взгляда, чтобы понять, за всем этим сиропным фасадом скрывается столько дерьма, что за год лопатой не разгребешь. Пьер всячески пытался заслужить расположение пасынка, сыпал шутками, разыгрывал неземную любовь к его матери, все время говорил ей комплименты. Шанталь рдела, как маков цвет, смотрела с улыбкой на сына, который был чернее тучи, время от времени просила его улыбнуться. Эшли улыбался так, что акулы дохли от зависти; столь жуткого оскала они и при всем желании не смогли бы добиться.

 В конце концов, Паркер пришел к выводу, что своим присутствием портит вечер матери и удалился в свою комнату. Шанталь пришла к нему, долго стояла под дверью, просила поговорить с ней, он заявил, что она – взрослая девочка и сама вправе решать, как именно ей поступать со своей жизнью. Шанталь улыбалась, она всегда нравились комплименты в сторону её возраста. Эшли даже не пытался льстить матери, он, на самом деле, считал её несмышленой девчонкой, время от времени вспоминая знаменитый стишок о Джеймсе Моррисоне, «следившем за мамой лучше, чем мама за ним».

 Пьер так и остался в их жизни. Эшли чего-то подобного и ожидал.

 Новый знакомый матери стал практически завсегдатаем в их доме. Каждое утро, спускаясь по лестнице, Паркер то и дело натыкался на следы пребывания в доме чужака, и это бесило. Не потому, что в доме появился мужчина, а потому, что мужчина этот был недостоин Шанталь. Паркер подсознательно ощущал некий дискомфорт, ему казалось, что он кандидата на роль отчима можно ожидать чего угодно, и он не ошибался.

 Эшли считал, что у них с матерью, пусть и неполная, но довольно счастливая семья. Но и о несчастливых семьях он знал немало. Больше всего его угнетало женское мировоззрение. Он искренне презирал женщин, считавших себя знатоками жизни. Тех, которые, придерживаясь ошибочного мнения, что без мужчины семья – не семья, и дети, в принципе, счастливыми вырасти не могут, ломают жизни своим чадам. Сколько семей продолжают жить в полном составе только потому, что «ребенку нужен отец?». Великое множество. Почему-то женщины считают, что без отца их ребенок вырастет неполноценным. Эшли мог легко опровергнуть это заявление. Без иных отцов дети вырастут гораздо более социально-адаптированными и жизнерадостными, нежели с наличием второго родителя. Во всяком случае, он видел немало примеров неполных семей, где царила гармония, а знал и те семьи, что жили в полном составе, но дети там вырастали шумными, крикливыми, боялись каждого шороха. Виной тому были отцы, реже – матери. В любом случае, наличие обоих родителей никогда не считалось в системе ценностей Паркера гарантом счастья.

 Он тихо ненавидел Пьера, но старался спрятать эту ненависть поглубже. Вел себя с предполагаемым отчимом так же, как с другими людьми. Не замечал. Пьер первое время старался наладить с ним отношения, создать иллюзию «хэппи фэмели», потом отбросил эту идею и тоже перестал замечать Паркера, потому как дело все равно с мертвой точки не сдвигалось. Все оставалось на прежнем уровне, все раздражало, попытки поговорить заканчивались скандалом и громкими заявлениями «Я отхожу этого мерзкого ребенка ремнем». Это при матери. В разговоре тет-а-тет: «При первой же возможности я сдам тебя в приют, мерзкий выблядок». Эшли не скупился на язык жестов и неизменно посылал Пьера в одном и том же направлении. Тот отвечал трехэтажным матом в отношении своего пасынка.

 Со временем Эшли почти смирился с фарсом, творившимся в жизни его матери. Если она слепа, он не в силах открыть ей глаза на происходящее. Ненависть между отчимом и пасынком – не повод отказываться от своего, женского счастья. Тем более, он не собирается жить с ними; после окончания школы съедет из этого дома и будет обретаться в общежитии. И тогда, оставшись в одиночестве, Шанталь вряд ли скажет ему «спасибо».