Элизабет Адлер - Опрометчивость Страница 5

Лондон

Каждая поверхность на обшитой сосновыми досками кухне в задней стороне дома была уставлена подносами и тарелками для хлеба. Кулинарное искусство требовало, чтобы свежеприготовленный майонез заправили чесноком; над раковиной опасно накренился сочащийся жидкостью дуршлаг с мясистым кальмаром, чьи щупальца должны были разморозиться – скоро, как надеялась Венеция. Пряные половинки плодов авокадо, заполненные сыром, ожидали своей очереди быть пропеченными в сливках, чтобы увенчаться венчиками из икры. Венеция молила судьбу, чтобы гость из Америки не оказался слишком большим знатоком икры. Блюдо с рассыпчатым рисом украшали кусочки красного, желтого и зеленого перца, а хрустящий свежий зеленый салат в высокой стеклянной чаше пребывал в ожидании, чтобы заблестеть наконец под струями великолепного оливкового масла из Прованса и превосходного, с ароматом полыни, уксуса из белого вина.

Венеция отступила на шаг и с удовлетворением все оглядела. Щупальца кальмара, если их потыкать вилкой, уже почти готовы и без варки, равно как плоды авокадо и десерт. А если сделать уступку всем известной привязанности американцев ко всяким там сладостям, то можно напрячься и приготовить шоколадное суфле; смесь уже почти готова, остается разбить единственное яйцо, чтобы добавить туда белок.

Часы показывали без десяти девять, когда Венеция сняла кухонный фартук в голубую и белую полоску, и одновременно дверь в кухню с треском распахнулась. В проеме виднелась рука с длинным бокалом шампанского.

– Это тебе, – сказала Лидия, и в голосе ее слышалось раскаяние. – Я прощена?

Венеция засмеялась.

– Если шампанское хорошее, я прощу тебе все, что угодно.

– Самое лучшее у Роджера, – осторожно показалось лицо Лидии с извиняющимся выражением.

– Когда я его открыла, ему стукнуло шестьдесят девять. – Быстрый взгляд ее зеленых глаз мигом охватил столы. – Все смотрится так, что для тебя любая награда мала. Ох, Венни, дорогая, это же настоящий пир. Ты такая мастерица! Курс поварского искусства не прошел для тебя даром.

– Интересно, Лидия, – сказала Венеция, смакуя шампанское, – а что ты хотела предложить гостям сегодня вечером?

Лидия, смущаясь, достала из сумки сверток и вынула оттуда огромный кусок говядины на реберной косточке.

– Я думала, это сойдет… Американцы ведь любят говядину, правда? Я как-то не подумала об этом проклятом времени, что уйдет на готовку! И, если уж говорить о времени, надо спешить и принарядиться. Оставь это все, Венеция. Иди и расслабься в ванной, наведи красоту. Роджер сам займется винами, а Кэт накроет стол и поставит цветы. Цветы! Ох, Венни, что бы я без тебя делала? Огромное спасибо.

Лидия порывисто обняла ее, и Венеция доверчиво прильнула головой к ее щеке. Это было то подлинное, чем она так дорожила.

Зайдя в ванную комнату, Кэт добавила в воду гардениевое масло, и вот теперь Венеция, потягивая ледяное шампанское, лежала в теплой ароматной воде. Казалось, она никогда не знала никакого другого душевного пристанища с тех самых пор, когда была еще совсем маленькой. Не знала, пока не встретила Кэт. Одинокое дитя, поступив в Хаскет в свои двенадцать лет, Венеция была не новичком в английских закрытых пансионах. В нежном семилетнем возрасте Дженни впервые поместила ее в допотопную, но престижную школу Бёрч-Хау в центре графства Беркшир. До сего дня Венеция помнит, как в первый раз увидела там общую спальню с железными кроватями, накрытыми розовыми покрывалами из линялого хлопка, на каждом из которых резвились нарисованные медвежата и разные другие зверушки; одно из покрывал было очень старым, разграфленным в клеточку, и ткань его казалась истончившейся от постоянных прикосновений нежных маленьких пальчиков. Девушка вспомнила тянущее ощущение в животе, когда глаза ее, скользнув по отлично натертому, но выщербленному полу, остановились на маленькой, с двумя отделениями, тумбочке, одной из тех, что стояли у каждой детской кроватки, и ожидавшей теперь того, чтобы поступить в полное ее распоряжение. На каждой из расставленных с военной методичностью тумбочек лежали щетка для волос и гребень, а также стояло по оправленной в рамочку фотографии с улыбающейся семейной группой.

Венеция в отчаянии вцепилась в руку Дженни. После трех полных свободы и наслаждения лет, проведенных в школе Монтессори в Малибу, это место казалось тюрьмой.

– Смелее, смелее, дорогая, – твердо сказала Дженни. – Помни, что здесь ты потому, что твой отец – британец, и ты должна научиться вести себя, как настоящая леди. Я не хочу, чтобы кто-либо из моих детей кончил так, как кончает лос-анджелесское киношное отродье. Во всяком случае, будет занятно, вот увидишь.

Семилетней девочке предоставили в полное владение пустую кровать, и Венеция заинтересовалась судьбой той счастливицы, что покинула эту спальню, называвшуюся «Нежность».

– Каждая из наших спален носит имя тех качеств, которые школа надеется привить нам, – с важностью объявила юная проводница, подмигнув Венеции. – Нежность, Спокойствие, Симпатия, Доброта и Скромность.

– А что с ней случилось? – спросила Венеция тоненьким голоском, указывая на освободившуюся кровать, теперь принадлежавшую ей.

– Ох, эта Кандия. Она была обманщица. Приехала ее тетя и забрала домой. А ее семья живет в Гонконге. Думаю, мать захочет оставить там Кандию до тех пор, пока та не подрастет, чтобы поступить в школу для больших. Все наши семьи живут за границей.

Высокие, истинно британские интонации девочки, ее протяжные гласные звучали для Венеции подобно неведомой музыке.

– Ну, вот видишь, – воскликнула Дженни с триумфом в голосе, – я же тебе говорила, что ты здесь не единственная малышка без семьи.

– Ты привезла с собой пони? – вдруг поинтересовалась девочка, чье имя было Люси Хоггс-Маллет. – Большинство из нас привезли их с собой.

– Пони? – Лицо Венеции выразило удивление. Она умела плавать, как рыба, получив свой первый урок в голливудской школе плавания, когда ей исполнился всего лишь год. В полтора года она чувствовала себя в воде в большей безопасности, чем когда стояла обеими ногами на суше. Она победоносно махала Дженни, когда та вместе с другими родителями следила через иллюминатор за успехами своего отпрыска. В пять лет она взяла свой первый урок по теннису, уже зная, как правильно держать ракетку. Она обладала жестким ударом левой и умением не спускать глаз с мяча; ни в школе, ни на Побережье никто не играл в бейсбол так, как она. Но пони! В Малибу, в доме на Побережье, не предусматривалось помещения для пони. Случайные «прогулки на пони» на маленькой ярмарке в Беверли-Хиллз перед тем, как ее закрыли, а на этом месте выстроили больницу и торговый центр – вот и все, что она знала о пони, не больше, чем о лошадях.