Сьюзен Льюис - Танцуй, пока можешь Страница 50

– Да, как только у меня появляется такая возможность. – Улыбка Генри увяла, – Что теперь вспоминать? Мне вообще не следовало бросать ее.

– В таком случае почему ты не разойдешься с Лиззи?

– А почему ты не расходишься с Джессикой?

Мы немного помолчали, прежде чем Генри снова заговорил:

– Давай посмотрим правде в глаза, Александр. Мы оба сделали колоссальную глупость, когда начали спать с этими двумя. Так что теперь вопрос заключается в том, кто из нас не выдержит первым.

На следующееутро, придя в адвокатуру, я обнаружил на своем столе огромную стопку газет. Кроме того, Генри оказался прав – писем оказалось гораздо больше, чем обычно, и я даже сам удивился, как это меня обрадовало. Мне было необходимо заняться чем-то, что могло отвлечь меня от семейных проблем.

Рассортировав почту, я решил сперва приняться за газеты. Меня не оставляло смутное беспокойство, связанное с делом Пинто, хотя, по правде говоря, я не ожидал найти в газетах ответы на свои вопросы.

– Вам телеграмма, сэр.

Подождав, пока младший клерк уйдет, я вскрыл конверт, испытывая неясный трепет.

Телеграмма состояла всего из двух слов, но их оказалось вполне достаточно, чтобы у меня подкосились ноги. Сказать, что я был ошарашен, – значит ничего не сказать. Я был просто потрясен. Прочитав телеграмму, я перевел взгляд на окно, как будто надеялся там найти ей объяснение. Уличные шумы отошли куда-то на задний план, и я слышал только незабываемый голос, произносящий эти два слова. Прошло столько лет, и вдруг сегодня, сейчас, так неожиданно… Я еще раз перечитал телеграмму, но не обнаружил ничего нового. В ней по-прежнему были два слова: «Поздравляю. Элизабет».

Почти час я сидел за столом, уставясь в одну точку. На меня нахлынули воспоминания. Я вдруг так четко увидел Фокстон, словно уехал оттуда только вчера. Я слышал топот шагов и еще неокрепшие голоса мальчишек, спускавшихся в свои комнаты; видел старое здание, окруженное пустошами и великолепно оборудованными спортплощадками, классные комнаты, столовую, кабинет директора. Коттедж, кабинет младшей кастелянши и заброшенную станцию. Меня переполняло ощущение, что сейчас, вот сейчас я увижу ее… Увижу смеющиеся глаза и улыбку. Но. подняв глаза, я обнаружил перед собой лишь голые, казенные стены офиса. Господи, как же много лет прошло с тех пор, и сколько всего произошло! А если еще вспомнить боль последних двух дней…

В этот вечер я встретился с Генри в «Эль Вино». К тому времени я был уже в полуневменяемом состоянии от отчаяния, разочарования и раскаяния.

– Два слова! Ты представляешь, всего два чертовых слова! Ради всего святого, объясни мне, почему она не сообщила хотя бы свой адрес?

Генри прочитал телеграмму и вернул ее мне.

– Насколько я понимаю, ты хочешь знать, где она находится?

– Господи, ты еще спрашиваешь! Конечно, хочу!

Генри довольно долго молчал, прежде чем заговорить снова.

– Александр, надеюсь, мне не нужно напоминать тебе, какую боль ты ей причинил. Может быть, она просто боится, что это повторится снова?

– Тогда зачем было посылать телеграмму?

– Думаю, на этот вопрос ты мог бы ответить и сам. Несмотря на социальную пропасть между вами, на разницу в уровне воспитания и образования, вы были просто идеально созданы друг для друга. И это прекрасно понимаем мы все – и ты, и я, и Элизабет, и все остальные. Это сразу поняла даже наша фантастическая мисс Энгрид, что совершенно недвусмысленно и дала тебе понять, когда приезжала в Оксфорд. Или ты забыл? Наверное, Элизабет таким образом хотела сообщить, что все еще думает о тебе. Может, даже хочет снова с тобой встретиться. И если ты ждешь моего совета, он будет совершенно однозначен: отправляйся и найди ее! Причем сделай это прежде чем успеешь причинить боль еще кому-нибудь. Думаю, уже достаточно женщин пострадали от твоего разбитого сердца.

Моим первым побуждением было немедленно вскочить и высказать все, что я думаю о нем самом и его советах, но рука Генри крепко сжала мою:

– И все-таки дослушай меня, Александр! Не ты один страдал после вашей разлуки. И не ты один скучал по ней. Я тоже до сих пор не могу забыть Элизабет. И я никогда не понимал, почему ты категорически отказываешься говорить о ней, особенно со мной. Ведь я же твой лучший друг, черт побери! А потому давай поговорим хотя бы сейчас. И может быть, ты наконец все-таки объяснишь мне, почему так легко позволил тогда произойти тому, что произошло?

Мой гнев испарился бесследно и уступил место такой мучительной тоске, что она буквально съедала меня заживо. Вот уж не думал, что еще способен так глубоко чувствовать.

– Генри, я не смог бы ответить на твой вопрос, даже если бы очень хотел. Единственное, что могу сказать в свое оправдание, – мой отец тогда был чертовски убедителен. По-моему, он даже сказал, что у него есть неопровержимые доказательства ее связи с теми идиотскими цыганами. И я почему-то поверил, что она действительно хотела поставить меня и мою семью в идиотское положение. Как-то оно все сошлось одно к одному. Но ведь я же пытался потом отыскать ее! Ты сам должен это помнить!

Генри кивнул:

– Но я также помню и гордыню, которая заставила тебя отказаться от этого замысла. Ту самую гордыню, что впоследствии причинила боль стольким людям. Скажи мне лучше, что ты собираешься предпринять сейчас?

– А какого черта я могу предпринять? Она уже давно превратилась в призрак, который появляется лишь затем, чтобы мучить меня. Вот она, здесь, но к ней нельзя прикоснуться, ее нельзя даже увидеть! Ну почему, почему она дала знать о себе лишь после стольких лет и таким образом?

На это мы с Генри так и не смогли найти ответа. Следующие две недели превратились в какой-то вязкий, тягучий кошмар. Я ни на чем не мог сосредоточиться. Мой мозг заполонили образы прошлого, совершенно вытеснив настоящее. Я все время ловил себя на том, что постоянно выискиваю ее в толпе прохожих на улицах. И каждый раз, когда звонил телефон, открывалась дверь или стучал почтальон… Казалось, этой агонии не будет конца. И естественно, мои отношения с Джессикой становились все хуже и хуже. С той ночи, когда она мне сказала о моей стерильности, я вообще перебрался в другую спальню. Правда, Джессика, как я вскоре обнаружил, нашла утешение в объятиях своего нового наставника, Томаса Стрита. Но мне это было совершенно безразлично. Честно говоря, я был даже рад. Джессика теперь воплощала в себе все худшее, что было в моей жизни, и я старался по мере возможности избегать любого общения с ней.

И вот однажды утром в довершение всего мне позвонил отец. Он хотел встретиться со мной в своем клубе. Судя по его тону, разговор предстоял очень серьезный и не терпящий отлагательств.