Джуд Деверо - Дикие орхидеи Страница 52

Я прочла сама себе лекцию о зависимости. Двадцать шесть лет я как-то обходилась без Форда Ньюкомба, проживу уж как-нибудь один день!

Я встала и пошла наверх, в спальню. Пустой дом казался мне слишком большим, слишком старым и слишком скрипучим. В каждом углу мне слышались шорохи. Пчел мы вывели, но вдруг на чердаке остались осы? Или птицы?

Я проверила пленку и батарейки в рюкзаке и спустилась вниз. Я не знала, куда пойти, знала только, что надо убраться подальше из пустого дома.

Я прошагала около мили по узкой дороге и вышла к табличке «тропа». Такие таблички кажутся вырезанными вручную. Встречая их, чувствуешь, будто отправляешься в путешествие.

Это была широкая, утоптанная тропа, из утрамбованной земли торчали голые корни, отшлифованные тысячами ног. Почему же я не помню ее? Я рассмеялась. Мне становится жутко, когда я что-то вспоминаю, и странно, когда я чего-то не вспоминаю...

Спустя каких-нибудь несколько минут я нашла цветы, которые стоили того, чтобы их увековечить. Я поставила свой «Ф-100» на треногу, заправила пленку и сфотографировала пушистую гудайеру на крошечном пятачке света. Нажимая на кнопку открытия объектива, я затаила дыхание, чтобы никакое движение воздуха не поколебало цветок и не смазало изображение. По счастью, ветра в этот момент не было, и я надеялась, что снимок получится четким.

Я правда обожаю фотографировать цветы. Такие сочные краски... я чувствую, как радуется во мне ребенок, который всегда выбирает самые яркие карандаши из коробки. Я могу сколько влезет фотографировать и рассматривать нечто ослепительно розовое, ярко-красное, насыщенно-зеленое — и при этом знать, что я делаю нечто «естественное».

В фотографиях людей я люблю противоположное. Для меня «цвет» в портрете — это выражение лица, эмоции, которые я запечатлеваю. Я пришла к выводу, что цветная пленка часто отвлекает от них внимание: тут кожа слишком красная, тут старческие пигментные пятна. Чувства словно отходят на второй план. А дети? Как, скажите на милость, разглядеть на фотографии выражение детского личика, когда его затмевает зеленая рубашка с оранжевыми носорогами?

За долгие годы я научилась удовлетворять жажду цвета фотографиями ярких растений на самой чувствительной пленке с самым мелким зерном. С ней можно увеличить тычинку до размеров 9x12 — и все равно изображение будет кристально чистым. А любовь к человеческой душе я удовлетворяла с черно-белой пленкой, причем настоящей черно-белой, которую нужно проявлять вручную, а не пропускать через какую-то гигантскую машину.

Я отщелкала четыре «вельвии» и два «эктахрома», сложила все в рюкзак и собралась домой. Было почти четыре часа, хотелось есть и пить, а я ничегошеньки с собой не захватила. Наверное, я привыкла быть все время с Фордом, а там, где Форд, всегда есть еда и питье.

Я испустила долгий, полный жалости к себе вздох, закинула рюкзак на плечи и зашагала по тропе обратно. Признаюсь честно, мне стало намного лучше. Я уже не чувствовала себя покинутой и не злилась на Форда. Я провела отличный день, уверена, у меня получилось несколько шикарных фотографий. Может, стоит выпустить серию поздравительных открыток и продавать их туристам, пересекающим Аппалачи? Может...

Я резко остановилась и огляделась по сторонам: я не узнавала места. Передо мной бежал узкий ручеек, но по пути сюда я не переходила ни через какой ручей. Я повернула назад в поисках своей тропы и размечталась о том, как расстроится Форд Ньюкомб, когда придется отправлять Национальную гвардию на мои поиски. «Нельзя было оставлять ее одну», — скажет он...

Я шла минут двадцать, но до сих пор не увидела ничего знакомого. Я уже начала беспокоиться, когда слева заметила солнечный зайчик. Он двигался. Мне стало любопытно, однако в то же время я испугалась, потому что не знала, где нахожусь. Я отступила с тропы в лес. Я старалась производить как можно меньше шума, шагая по мягкой земле, и мне это удавалось. В лесу царил полумрак, подлесок рос густо, но я все равно видела солнечный зайчик. Сердце колотилось где-то в области горла: а что я там увижу? В голову настойчиво лезли мысли о Джеке Потрошителе и блестящем лезвии ножа.

Добравшись до края леса и выглянув из-за деревьев, я едва не расхохоталась от облегчения: передо мной лежал чей-то задний двор. На дальней стороне старый забор кренился под тяжестью увивавших его роз. Налетел легкий ветерок, и лепестки облачком опустились на землю.

Я закрыла глаза и с наслаждением вдохнула божественный запах свежескошенной травы. С одной стороны стоял лес, с двух других — забор, с четвертой тени от деревьев ложились так плотно, что я не видела дома, который, должно быть, находился выше по склону.

Но по правде сказать, даже если бы там помещался Белый дом, я вряд ли обратила бы на него внимание.

Под гигантским тенистым деревом на парковой деревянной скамье сидел мужчина. Невероятно, сказочно красивый мужчина, высокий и стройный, с черными как вороново крыло волосами, которых едва ли когда-то касалась краска. Он был одет в голубые джинсы, серые походные ботинки и джинсовую рубашку темно-синего цвета на кнопках спереди. Солнечный зайчик отражался от его чашки — он пил что-то горячее из высокого алюминиевого термоса, который стоял на земле у его ног.

И там же, на земле, стоял синий брезентовый рюкзак, из которого торчал длинный тонкий французский батон. А рядом с рюкзаком... Я затаила дыхание, и мои глаза распахнулись до такой степени, что стало больно. Рядом с рюкзаком стояла биллингемская сумка для камеры. Биллингемские сумки делали в Англии, и выглядели они как вещи, которые носят исключительно герцоги. А герцогам они достаются по наследству от других герцогов. Принц Чарлз как-то сказал, что, по его мнению, твид никто не покупает, твид просто у людей есть. И с биллингемскими сумками то же самое — они как будто просто «есть». Их шьют из кожи и брезента, с медными пряжками... Не слушайте принца Чарлза, поскольку биллингемскую сумку можно купить, только стоит она, как самолет.

Так я и стояла за деревьями, словно какая-нибудь вуайеристка, и вожделела к сумке для камеры. И тут я ощутила на себе взгляд. И точно — мужчина смотрел прямо на меня. Легкая улыбка тронула его губы, и темные глаза светились теплом.

На моем лице сменились, наверное, четыре оттенка красного. Я страстно желала умчаться обратно в лес. Как единорог. Вот только любой единорог, наверное, без труда найдет из лесу дорогу, если захочет.

Я сделала глубокий вдох, попробовала притвориться взрослой и двинулась к нему.

— Я вовсе не хотела за вами шпионить, — сказала я. — Я просто...

— Вы хотели убедиться, что я не местный серийный убийца?