Предатель. В горе и радости - Арина Арская Страница 52

Глава 60. Иначе

— Это собака, — смеюсь я и протягиваю руку к облакам. Указываю пальцем, — вот морда, вот хвост, вот лапы.

— Кенгуру, — безапелляционно заявляет Гордей. — Какая же это собака? — повторяет по слогам, — кенгуру. Ты посмотри внимательно.

Я щурюсь в попытке разглядеть в облаке кенгуру. Над нашими лицами пролетает мохнатый шмель и по лицам пробегает легкий ветерок.

Так хорошо.

И легко дышится.

Я давно, очень давно не дышала свободно и полной грудью.

Под спиной — пиджак Гордея.

В воздухе витают терпкие запахи травы, полевых цветов и нагретых на солнце камней.

Так и не могу увидеть в облаке кенгуру. Я и так, и эдак. То прищурюсь, то голову наклоню.

Потом понимаю, что Гордея смотрит на меня. И ему пофиг на кенгуру в облаках.

— Что? — перевожу на него шутливо-возмущенный взгляд. — Ты меня надул? Нет там кенгуру?

— Есть, — улыбается.

В Гордее сейчас много плутовства, и оно меня завораживает. Я вновь вижу того юношу, который рядом со мной становился игривым и не боялся быть глупым.

— Я уверена на девяносто девять процентов, что ты меня с кенгуру просто подразнил, — тихо заявляю, задерживая дыхание. — Признайся, что нет там кенгуру, а есть собака.

— Теперь там и собаки нет, — взгляд Гордея скользит к губам и вновь поднимается к моим глазам. — Ты отвлеклась.

Накрывает мою щеку теплой сухой ладонью. Тону в его расширенных зрачках, а внизу живота начинает требовательно ныть.

Жарко.

А он все тянет и дразнит меня улыбкой и хриплым прерывистым выдохом. Его ладонь спускается к моей шее.

— Целуй уже меня, засранец такой, — зло выдыхаю я.

— Куда ты торопишься? — глаза Гордея вспыхивают самодовольством. — И мы же тут на облака приехали смотреть, а не целоваться.

Продолжает дразнить.

Ему нравится, что я жду и жажду от него решительных поцелуев. Могу, конечно, сама кинуться на него, но я ведь дама упрямая и высокомерная.

Это меня должны целовать.

— К черту облака, — хриплым шепотом отвечаю я. — Целуй.

— Ты точно этого хочешь?

— Вот сволочь.

И хохотнувшего Гордея целую я, с рыком бросившись на него, но он все же перехватывает инициативу и подминает меня под себя.

Задыхаюсь.

Его руки ныряю мне под футболку, а я бесстыдно тянусь к его ремню и ширинке. Когда он целует меня в шею, и выдыхаю:

— Давай… третьего заведем…

Хочу еще ребенка от Гордея. Это желание проснулось вот на неделе, когда я поняла, что Лев и Яна серьезно так подросли и что они отказываются от моих сюсю-мусю, объятий и потискушек с щекотушками.

Взрослые стали и очень серьезные.

— Третьего? — Гордея отстраняется. — Я не ослышался?

А в глазах удивление и надежда. Если женщина хочет от тебя ребенка, то она тебя любит. Она признает тебя своим мужиком, в котором уверена на все сто процентов.

— Нет, не ослышался, — сглатываю я. — Я хочу третьего…

— И я хочу, — Гордей отвечает мне низкими вибрациями, которые поднимаются из глубины его груди. — А ты… девочку или мальчика?

— Кто получится, того и хочу… Целуй, — пряжка его ремня, наконец, поддается моим неуклюжим пальцам, — а то я кусаться начну…

Он выполняет мою просьбу.

В его поцелуе много нежности, близости, радости и любви. Я — его женщина. Я — мать его детей. Я — его любовница.

Он берет меня без надрыва, без напряжения. Он наслаждается мной, а я его поцелуями, руками и выдохами.

Мы столько могли потерять, но нам повезло.

Мы вновь есть друг у друга. Мы любим. Нам удалось не порвать тонкие ниточки, и теперь под облаками посреди поля мы получаем свою награду. Слов о любви, стоны, рык и волны теплого удовольствия.

После мы опять лежим на траве. Всклокоченные, тяжело дышим и держимся за руки. Прям как влюбленные подростки.

— А говорила, что только на облака посмотрим, — Гордей медленно моргает и делает глубокий вдох, — заманила и соблазнила.

— Какое коварство, — вытягиваю из волос травинку. — И я ни о чем не жалею.

— И я не жалею, — Гордей крепко сжимает мою ладонь. Молчит несколько секунд и на новом выдохе признается. — Я люблю тебя.

Он взволнован. Это не дежурное признание, чтобы жена отстала. Это признание, которое сложно в себя удержать, но и выпустить страшно, потому что оно может сделать слабым, если отвергнут.

— И я тебя люблю, — неуклюже переворачиваюсь на бок лицом к Гордею. — Люблю.

Гордей касается моих волос, вглядываясь в глаза:

— Прости меня.

— И ты меня тоже прости.

Нам не надо объясняться, за что мы просим прощение. За то, что чуть не потеряли друг друга. За то, что отвернулись друг от друга.

И за то, что чуть не уничтожили нашу семью.

— Иди сюда, — Гордей сгребаем меня в охапку и прижимается щекой к макушке. — Теперь все будет иначе.

— Мы уже начали жить иначе. Уже, Гордей. И мне нравится, как мы начали жить.

Эпилог

Свекровь все-таки записалась к психотерапевту в желании общаться и видеться с внуками. Много фыркала, много звонила со слезами и попытками продавить Гордея на жалость и совесть, а потом встала и пошла к специалисту.

Конечно же, она ничего хорошего не ожидала и не думала, что дядечка со спокойными глазами чем-то поможет.

А он помог.

После нескольких сеансов она позвонила Гордею и в отчаянии прошептала:

— Мне страшно. Он был не тем, кем я его видела, да?

Потом через пару месяцев Гордей ей раскрывает правду, что по дому были понатыканы скрытые камеры и что ее муж годами следил за мной. Она ужасается от честности сына, замолкает на несколько дней, а после приезжает и обнимает меня со словами:

— Мне жаль. Я, правда, не знала…

А я говорю ей, что никто не знал и даже подумать не мог.

Алиса продает дом. Покупает другой в нашем районе. Небольшой с аккуратным садиком и громкой надоедливой пожилой соседкой, которая приходит в гости то с тортиком, то с пирожками, то с запеканкой. Постепенно она пробивает броню моей свекрови, и они официально заявляют, что они теперь подружки. Лучшие подружки, которые по вечерам