Белва Плейн - Золотая чаша Страница 53

– Боюсь, я в этом мало что понимаю, – извиняющимся тоном перебил Альфи, – У меня хватает терпения лишь на то, чтобы внимательно прочитать финансовый раздел, быстренько просмотреть репортажи о бейсбольных матчах, ну и еще, – пошутил он сам над собой, – заглянуть в комиксы. Так что объясни мне, что, по-твоему, может случиться.

– Война, – коротко ответил Пол.

– Пусть они все там передерутся друг с другом до смерти, – загремел Дэн. – Нас это не коснется.

– Нет, дядя Дэн, так не выйдет. В войну, если она начнется, будут втянуты все.

– Чепуха! Трудящиеся любой страны откажутся воевать. Зачем рабочему человеку рисковать жизнью, защищая прибыли своего хозяина?

– Все не так просто. При звуках оркестра люди перестают рассуждать. Они машут флажками и бегут за ним, как дети за бродячим цирком.

– Что за цинизм, Пол. На тебя это непохоже.

– Реализм, дядя Дэн.

– Я согласен с Полом, – заметил Альфи. – Если начнется война, мы будем в ней участвовать. Представляете, какие состояния можно будет сколотить на войне.

Дэн бросил на него гневный взгляд.

– Я имел в виду, – поправился Альфи, – то есть я не имел в виду, что кто-то действительно захочет наживаться на человеческих страданиях. Кто способен на такое?

– Очень многие, – возразил Дэн. – Правда, джингоисты об этом умалчивают. Джингоисты вроде Теодора Рузвельта. – Только «глупцы—идеалисты» надеются, что можно избежать войны, – заявляет он. «Трусы и физически немощные люди». Да я не трусливее и не слабее любого из этих вояк.

– А все-таки в этом что-то есть, – тихо проговорил Фредди, крутя в длинных пальцах ножку бокала. – Рузвельт имеет в виду, что любому надо быть готовым умереть за принципы. Есть войны, в которых ты обязан сражаться.

Его слова всех удивили; уж очень не вязались они со всем его обликом: хрупкое телосложение, слегка опущенные плечи, зачесанные назад волосы, оставлявшие открытыми бледные виски с проступавшими на них голубыми жилками.

– Вздор, – отчеканил Дэн.

– Постой, Дэн, – вмешался Альфи. – Казалось бы, ты должен поддерживать Рузвельта с его прогрессивной программой; экономическая демократия и все такое.

– Верно. Но в вопросах военной политики я ему не доверяю. Я буду голосовать за Вильсона. А ты, Пол?

– Еще не знаю. Рузвельт или Вильсон. Я дома устал от этих споров; они все, естественно, собираются голосовать за Тафта.

Дэн покачал головой.

– Я тебе вот что скажу. Будь я молодым, я бы ни за что не взял в руки оружие. Скорее бы сел в тюрьму. Я не стану воевать, – закончил он, стукнув кулаком по столу.

– А я стану, – не менее решительно объявил Фредди. – Когда меня призовут, я пойду без колебаний. А если понадобится, то и раньше.

На лице Лии, сидевшей напротив, читалось восхищение. Ее круглые глаза округлились еще больше, губы приоткрылись.

Дэн покачал головой.

– Фредди, тебе семнадцать, но иногда, позволь заметить, ты рассуждаешь, как недоразвитый ребенок.

– Будем надеяться, это только слова, сказанные ради поддержания разговора, – Мими улыбнулась всем, сидевшим за столом, призывая прекратить спор.

Эмили и Анжелика обменялись одобрительным взглядом. Мими проявила такт опытной хозяйки, умеющей сгладить острые углы.

Альфи сердечно добавил:

– Желаю тебе хорошо провести время, Пол. И вспоминай про нас, когда будешь посиживать на бульварах, потягивая вино. Мы никогда не были в Европе, Эмили и я. А что если и нам отправиться в путешествие, а, Эмили? А то мы все откладываем и дождемся, что нам уже ничего не будет нужно кроме кресла-каталки. Через пару лет, например. Мег к тому времени будет одиннадцать, ей тоже будет интересно. Ну, скажем, летом 1914 года.

На этом разговор закончился; все встали из-за стола и перешли в гостиную.

Альфи потратил немало усилий, прежде чем ему удалось растопить камин в гостиной.

– Дрова сыроваты, вот в чем загвоздка, – извиняющимся тоном объяснил он. Когда пламя, с треском взметнувшееся вверх, вдруг выбросило в комнату клуб едкого дыма, он скомандовал: – Откройте дверь, пусть проветрится.

Пол открыл выходившую на террасу застекленную дверь и вышел в ясную ночь. Налетел влажный ветерок, приятно освежающий после сытного обеда и духоты комнат. Он стоял неподвижно, подставляя ему лицо. В лесу у подножия холма квакши устроили концерт. Должно быть, их там десятки, сотни, подумал Пол. На него вдруг нахлынуло чувство светлой грусти. Ему захотелось, чтобы Мими вышла и тоже послушала хор квакш, но вечер был прохладным, а она легко простужалась.

Он вернулся в комнату. Дым вытянуло, дрова горели как положено.

Альфи обвел взглядом расположенные уютным полукругом кресла и диваны.

– Я учусь, – сказал он, довольный тем, как ровно горит огонь в камине, – постигаю премудрости деревенской жизни. Правда, Эмили?

Эмили согласно улыбнулась.

– Я уже многое узнал про коров и сам завел трех джерсеек. Завтра с утра покажу вам новый хлев, если вы не проспите. Я всегда встаю рано, хочу использовать каждую минуту, пока я в деревне.

Два рыжих сеттера устроились рядом с Альфи. Он погладил их и зажег трубку.

Деревенский джентльмен, доброжелательно, но не без иронии подумал Пол, вспомнив, каким безответственным был его дядя в юности. Помещик. Происшедшей в нем переменой он во многом обязан Эмили. Если бы Альфи не нужно было зарабатывать деньги, он с удовольствием переехал бы в деревню на постоянное жительство. Ему бы следовало родиться английским сквайром. Он и внешне был похож на сквайра: крепкий, румяный. Да, некоторые по ошибке судьбы рождаются не там, где следовало бы – художники в семьях торговцев, радикалы в семьях аристократов. А я? Где мое место? Не знаю, признал Пол, и нет смысла искать ответ на этот вопрос, поскольку я там, где я есть.

Потом другая мысль пришла ему в голову.

– Вы подружились с кем-нибудь из соседей? Эмили не ответила. Она была занята вышиванием, а Мег в украшенном оборками платьице из органди сидела рядом, обучаясь на наглядном примере искусству рукоделия.

– Мы тут всего год, – сказал Альфи. – Дома расположены далеко один от другого, думаю, большинство наших соседей еще и не знает, что мы сюда переехали.

«О нет, они это отлично знают, – подумал Пол. – Они заранее, до того как вы сюда вселились, знали о том, что вы приедете. Еще бы, единственный еврей в округе радиусом в двадцать миль».

Внезапно в разговор вступила Мег.

– Нет, они знают. Знают, и они нас не любят.

– Мег, – воскликнула Эмили, отвлекшись от вышивания. – Нехорошо так говорить. Ты меня удивляешь.

– Ты вечно повторяешь, что так нехорошо говорить. Ты сказала это и в тот раз, когда я жаловалась, что меня не приняли в танцевальный класс мисс Аллертон. Я так огорчилась.