Донна Кауфман - Попробуй догони Страница 53

В этом месте его пылкого монолога Мойра вскинула брови и хмыкнула, как бы выражая тем самым недоумение в связи с отсутствием у столь добропорядочного человека внуков. Однако Таггарта это не смутило, и он продолжил свой рассказ:

– На нас, четверых своих сыновей, отец возлагал огромные надежды. Он хотел, чтобы мы приумножили славу его добрых дел и стали примером для грядущих поколений Морганов. И уж конечно же, он делал все, чтобы никто из нас не пошел по кривой дорожке, как наши беспутные пращуры. И меньше всего он желал, чтобы кто-то из его сыновей сделал карьеру, раскапывая могильник семейных тайн и выпуская тени прошлого на свободу.

При этих словах Мойра смертельно побледнела и тихо охнула, словно бы ей вдруг явился скелет кого-то из его лихих предков-разбойников, выскочивший из склепа.

– Поэтому покорно прошу меня простить за проявленный скептицизм относительно примирения моего папаши с дурной славой, оставленной ему в наследство его предками. Но даже если незадолго до смерти на него и снизошло просветление, то его запоздалые попытки загладить свои прегрешения перед заблудшими пращурами и лишенными счастливого детства сыновьями уже ничего не изменят. Слишком рьяно он изо дня в день терзал нас своими проповедями и наставлениями, чтобы мы, его дети, смогли это забыть и поверить в его чудесное перевоплощение.

Таггарт умолк и ушел в свой внутренний мир.

Глава 14

Огорошенная горькой исповедью Таггарта, Мойра тем не менее сочувствовала ему, видя, как сильно он страдает из-за своей невыдержанности. По скулам бедняги забегали желваки, на висках вздулись вены, а в остекленелых глазах сквозила отрешенность человека, раскаявшегося в том, что он сгоряча выболтал свою тщательно скрываемую тайну.

Позже, обретя способность обдумывать услышанное глубоко и всесторонне, она проанализирует его высказывания и о характере своего отца, и о свойствах натуры Морганов, живших в стародавние времена. И поразмышляет над тем, насколько нелегко было Таггарту предотвратить проявление этих наследственных черт у себя, живя в местах, где царят еще первобытные порядки и нравы. Выводы, к которым она придет, поразят ее своей парадоксальностью: Таггарт бежал за тридевять земель от лицемерной цивилизации, чтобы почувствовать себя нормальным и свободным человеком среди наивных дикарей, которые никогда не попрекнут его низким происхождением и не напомнят ему о непристойном поведении его предков.

Теперь же, однако, она лихорадочно пыталась примирить свое представление о знакомом и уважаемом ею человеке с тем абсолютно не похожим на его привычный ей образ красочным описанием, которое она только что услышала из уст его старшего сына и наследника. Гармоничного портрета из такого смешения не получалось.

– Извини, Таггарт, – прошептала она, понимая, что говорит совсем не те слова, которые следовало бы произнести, – но я ничего об этом не знала. – Вот в этом она не покривила душой, хотя добавить к сказанному нечто более конкретное ей бы не помешало. Хотя бы то, что она и в мыслях допустить не могла, что Таггарт-старший подвергал своих детей жестоким телесным наказаниям. Поверить в то, что он скуповат, еще было возможно. Однако же бессердечным тираном она его себе не представляла.

И тем не менее достаточно было только взглянуть на застывшего перед ней человека, обуреваемого стыдом за свою слабость и несдержанность, чтобы поверить, что все сказанное им чистая правда. И понять, пусть и с запозданием, почему он держался с ней так странно, прибыв в замок.

Однако теперь, после его пылкого монолога, у нее возникли новые вопросы, ответов на которые она пока не нашла.

Таггарт очнулся от забытья и, повернувшись к ней спиной, стал пристально вглядываться в висевшие на стене портреты. Наконец он прокашлялся и сказал:

– Откуда же ты могла это знать? Ведь вы с моим отцом были знакомы только по переписке. Он рассказывал тебе лишь о том, что считал возможным. Поэтому извиняться излишне.

– А что тебе известно о нашей переписке? – спросила Мойра. – И вообще, откуда ты знаешь, что мы с твоим отцом обменивались письмами?

Он помолчал, вздохнул и, обернувшись, сказал:

– Письма сохранились. Кажется, все до одного.

Это признание, сделанное с явной неохотой, застало Мойру врасплох. Ей показалось, что каменный пол уходит у нее из-под ног. И как могла она упустить из виду, что ее письма, отправленные смертельно больному человеку, рано или поздно окажутся в руках его наследников? Впрочем, даже если бы она и подумала об этом, сочиняя свои послания за океан, это бы ничего не изменило, она все равно была бы откровенна со своим учителем и благодетелем.

Мойра при всем своем желании не смогла бы вспомнить все темы, которых они касались в своей переписке, но даже обрывочные воспоминания вызвали у нее желание раствориться в воздухе. Едва шевеля губами, она с трудом произнесла:

– И ты их все... – Закончить фразу она не смогла.

– Тебя интересует, прочел ли я эти письма? – договорил за нее Таггарт. – Да. Хотя, должен признаться, и не собирался этого делать поначалу. Меня меньше всего интересовало, как распоряжался мой отец своим временем и с кем он общался. Прости, если я тебя невольно огорчил. Но согласись, что, как наследник, я вправе ознакомиться со своим наследством. В суете похорон и трауре, последовавшем за печальным церемониалом, я даже не придал этим письмам значения. Потом я занялся приведением в порядок имения, с чем наверняка бы не справился, если бы мне не помогли мои братья...

– Значит, вы все собрались наконец под одной крышей? – чуть слышно спросила Мойра, надеясь, что собеседник не уловит в ее голосе ноток упрека.

– Да, – кивнув, сказал Таггарт. – Хотя судьба и разбросала нас по разным уголкам земного шара. Тем не менее общее горе на какое-то время нас снова сплотило.

Мойре хотелось узнать обо всех четверых сыновьях Таггарта-старшего как можно больше, но смущать Таггарта-младшего своими вопросами она не стала, он и без того чувствовал себя неловко. Словно бы угадав ее желание, он сам продолжил свое печальное повествование:

– Каждый из нас покинул отчий дом, как только достиг совершеннолетия. Берк же сбежал из него и того раньше, он был самым шустрым и смекалистым. Избрав свой жизненный путь, мы следовали по нему, не оглядываясь назад и ни о чем не жалея. Но все мы были уверены, что, если понадобится, мы в любой момент сплотимся и совместно преодолеем любые трудности. Нас объединяло общее детство, закалившее наш дух, выработавшее у нас чувство локтя и ответственности за слабого. Делить же на четверых дом в Рогз-Холлоу, под крышей которого мы все родились и выросли, никому из нас и в голову не приходило.