Николя Барро - Однажды вечером в Париже Страница 55

Мы не говорили о том, приду ли я в пятницу вечером на ужин, дабы произвести неизгладимое впечатление на Анн-Софи своим подбитым глазом. Мы вообще не вспомнили о пятнице. Мы сидели в полупустом бистро и обсуждали мужские имена. Потому что днем я сделал открытие, которое дало новую пищу для размышлений о старой истории.

В этот понедельник у мадам Клеман был выходной, как обычно, и поэтому не кто иной, как я, после окончания двух сеансов, на которых крутили один и тот же фильм, должен был прибрать в кинозале, пройти по всем рядам и собрать забытые зрителями вещи.

– Ты пока посиди тут, а я сейчас, я быстро! – крикнул я Роберу, который разглядывал новые плакаты и афиши в фойе. Мы были одни. Франсуа почему-то вдруг сорвался с места и убежал, едва дождавшись конца показа.

– «Английский пациент» – это что? Хорошее кино? – поинтересовался Робер.

Он стоял перед плакатом к фильму Энтони Мингеллы, намеченному мной для показа в среду на последнем ночном сеансе в программе «Les Amours au Paradis», и оценивающим взглядом смотрел на Рэйфа Файнса и Кристин Скотт Томас.

– Экранизация серьезного романа. Трагическая история большой любви. Так что это не для тебя, – поддел я Робера. – Смотри уж лучше «Основной инстинкт» и прочее в том же духе.

– А что такого? Держит в напряжении, и Шэрон Стоун такая сексапильная милашка.

– Вот именно.

С пылесосом наперевес я побежал в ярко освещенный зрительный зал, а Робер уселся на вертящемся стуле в моем кабинете и занялся ничегонеделанием.

Пылесосить кинозал, а может быть, вообще уборка при помощи пылесоса – занятие, создающее созерцательное настроение. Можешь предаваться размышлениям, и, пока гудит пылесос, никто тебя не станет отвлекать разговорами, все равно же не удастся.

Я не слышал, что зазвонил мой мобильник, я не слышал и когда Робер отвечал на звонки своего мобильника и сам кому-то звонил, разговаривал и громко смеялся. Размеренно шуруя туда-сюда щеткой, я проходил по рядам, посматривая, не завалился ли где платок или монета, и монотонное гудение окружало меня, словно кокон.

Вспомнилось, как много лет тому назад я сидел здесь, на первом ряду, с девочкой с косичками, как держал ее за руку. Дойдя до пятого ряда, я вспомнил, как под бдительным оком дядюшки впервые собственноручно зарядил кинопроектор, при этом я, конечно, засуетился и от волнения забыл, что, доставая пленку, нужно крепко держать ее обеими руками, и коварная лента вдруг шустро выскочила из коробки, извиваясь, как змея. В двенадцатом ряду я размышлял о том, что в моем странном космическом сне впервые мне приснился дядя Бернар. Тут я, как наяву, увидел его добродушную усмешку и в гудении пылесоса снова услышал последние слова, произнесенные в моем сне покойным дядюшкой: «Тебе надо в „Синема парадиз“, мой мальчик. Иди в кино. Там ты найдешь все… В „Синема парадиз“…»

Какой-то непонятный совет, да и не люблю я вообще всякие спиритические фокусы, но в этом пустынном зале, где я был наедине со своим сердцем, мне вдруг подумалось: а что, если все-таки существует что-то вроде посланий с того света? Может быть, слова покойного дяди Бернара в моем сне были таким посланием? Или пробудилось что-то в моем подсознании, всплыло наверх, чтобы я осмыслил это, понял, уразумел?

Ну вот я в кино, в «Синема парадиз», и что же? Я не нашел ничего сколько-нибудь примечательного, разве что шарфик в третьем ряду да тюбик губной помады в пятнадцатом…

Дойдя до семнадцатого ряда, я выключил пылесос. Попытка не пытка.

Мелани всегда брала билет в семнадцатый ряд. У меня это обстоятельство вызывало любопытство еще тогда, когда я гадал про себя, какая история могла бы подойти девушке в красном плаще.

Я вернулся в кабинет, нужен был фонарик.

– Ну как ты, управился? – Робер, все еще болтавший по телефону, поднял взгляд, но, по-моему, не заметил, что я преисполнен решимости и что-то задумал.

– Еще чуть-чуть, – сказал я.

С сильно бьющимся сердцем я вернулся в кинозал и принялся обстоятельно проверять семнадцатый ряд.

Согнувшись в три погибели, я обшаривал каждую складку и щель, светил фонариком в проходе. Я нашел два катышка жвачки, прилепленные под сиденьями, шариковую ручку, торчавшую в щели между креслами. Я рассматривал царапины на деревянных спинках кресел шестнадцатого ряда, я просовывал голову под каждое кресло. Чего искал, мне самому было неясно, но искал я усерднейшим образом, вишневые плюшевые кресла семнадцатого ряда еще никто не обследовал так тщательно. Я вдруг почувствовал абсолютную уверенность, что здесь я что-то найду.

И нашел.

Когда минут через двадцать в кинозал пришел Робер, я все еще сидел, глубоко задумавшись, сердце по-прежнему громко стучало. Я сидел в семнадцатом ряду на предпоследнем месте и водил пальцем по инициалам, вырезанным на спинке кресла, которая была передо мной. Две буквы нелегко было разглядеть, так они потемнели, – должно быть, их нацарапали очень давно.

Здесь сидели влюбленные, которым пришло в голову вот так увековечить свою любовь. Две буквы, между ними знак плюс, а вокруг сердце, тонкая линия, которая почти стерлась. Но буквы были четкие: М + В.

И мне вспомнились загадочные слова Мелани, те, что она сказала во время нашего первого свидания в «Ла Палетт». Ее слова меня тронули, но я, вполне понятно, подумал, что речь идет о моем кинотеатре и о замечательном репертуаре, который я составляю, да и вообще я весьма смело отнес эти слова к своей персоне.

«Когда я ищу любовь, я всегда иду в „Синема парадиз“», – сказала Мелани. И теперь я догадывался, в чем причина.

25

– О’кей! – Голубые глаза Робера заблестели. – Дело яснее ясного. «М» – это, конечно, Мелани. Ты абсолютно прав, это не случайное совпадение.

Я убежденно кивнул. Наконец-то Робер и я в чем-то сошлись. Мы сидели в «Ше Папа», уютном джаз-клубе, который как бы прячется за кафе «Де Маго» на улице Сен-Бенуа. Теперь, когда я сделал потрясающее открытие, обнаружив инициалы в семнадцатом ряду, мне было прямо-таки необходимо выпить бокал красного вина. А то и два. Негромко наигрывал пианист, второй джазмен лениво щипал струны контрабаса.

– Но кто же этот «В»? – сказал я.

– Ну, если исходить из того, что «М» не лесбиянка, то, наверное, это какой-нибудь, знаешь, типчик.

– Не какой-нибудь типчик. Это ее друг. Может быть, тот, который изменил ей с приятельницей с ее работы. У которой серьга с нефритом.

Робер отрицательно покачал головой:

– Нет-нет. Пораскинь мозгами. Не надо быть Шерлоком Холмсом, чтобы установить: инициалам не один год, а явно побольше. Тут, конечно, история, которая произошла довольно-таки давно. – Он вытащил из кармана куртки потрепанный черный блокнот-молескин и, полистав, открыл на чистой странице. – Так. Мужские имена, которые начинаются на «В»… В конце концов, не безумно много их… Валентин, Вирджил, Виктор, Винсент… Еще знаешь?