Еще одна чашка кофе (СИ) - Лунина Алиса Страница 55

Жизнь — не компьютерная игра, в которой Лина могла уничтожать врага снова и снова, отказывая ему в прощении. В реальности ее враг так ни за что и не ответил. И думая об этом, и всякий раз проходя мимо двери Виктора, она сжималась от страха и гнева. Только сила любви Данилы удерживала ее на краю, спасала от необратимого рокового решения. Пока Данила был рядом, Лина успокаивалась (она даже перестала пить антидепрессанты, на которых сидела много лет). У нее был месяц счастья: прогулки с Данилой в парке, ночи любви, прекрасные вечера в «Экипаже», дружба с Теоной и Лешей; новая жизнь, в которой она чувствовала себя почти счастливой. А потом все стало рушиться.

Данила все чаще стал оставлять ее одну. Бывало так, что он уходил с утра и возвращался поздно вечером. Потом он стал приходить за полночь, а однажды и вовсе не пришел ночевать. Она спрашивала, куда он уходит, почему задержался; он говорил, что много работает, снимает много ночной натуры. При этом в его глазах было что-то такое (фотограф Суворов ложь органически не любил и врать не умел), что она понимала — не в работе дело, не работа заставляет его уходить из дома. В итоге, задыхаясь от тоски (ну здравствуй, старая подружка!), Лина проводила долгие часы наедине с собой и додумывала — объясняла себе поступки и чувства Данилы. В голове безжалостно крутилось: «Он тяготится мной. Ему надоели наши отношения и я сама. Да и что в этом странного? Разве могло быть иначе? Он — успешный, умный, востребованный, и на контрасте я — жалкая, сломанная, душа в шрамах. Что я могу ему дать?»

В такие часы она вспоминала, как, например, на днях к Даниле на улице подошла красивая девушка-модель и попросила сделать с ней фотосессию; а вот вчера ему названивала какая-то женщина. И ревность злой иглой колола Лину в сердце: да если Данила свистнет — любая прибежит! И зачем ему нужна я?

Ей бы поговорить с ним — все рассказать как есть, поделиться своими сомнениями, глядишь, что-то можно было спасти. Но вот она с детства была такая — весь мир в себе, замыкалась, перемалывала свои страхи и печали внутри — бесконечная дурная мельница. Мама часто говорила ей: «Ты, Лина, как улиточка, спрячешься в домике — тебя не достанешь. Ох, трудно тебе будет с таким характером».

Так было и теперь. Лина молчала, отчаянно переживала возникшее между ними отчуждение и стала вновь принимать антидепрессанты.

В один из особенно мрачных вечеров, когда Лина ждала возвращения Данилы и высматривала его в окно, она вдруг подумала, что отчасти история повторяется. Данила или уже устал, или скоро устанет от ее душевного надлома и от ее проблем, как и ее несостоявшийся муж когда-то. И они неминуемо расстанутся. Оно и понятно — зачем кому-то нужен человек с такими проблемами, как у нее? С такой тенью, которая давно уже сожрала самого человека? Но зачем доводить до этого неизбежного финала? Не лучше ли им расстаться прямо сейчас, пока разрываться будет еще не так больно? Каждый день она теперь задавалась этим вопросом. На какое-то время их с Данилой сблизила трагедия, случившаяся с Лешей (оба переживали за Лешу, они вместе ходили к нему в больницу), но как только Леша пошел на поправку, Данила стал снова исчезать из дома, оставляя ее наедине со своими страхами и грустными воспоминаниями.

А потом случился тот день…

Примерно за неделю до этого, вечером, возвращаясь из «Экипажа», где она помогала Теоне, в подъезде она столкнулась лицом к лицу с Виктором. Это было так неожиданно, что Лина на секунду потеряла привычное самообладание; может быть, что-то отразилось в ее лице, потому что Виктор вдруг замер и уставился на нее, чего прежде не случалось. Она вбежала к себе в квартиру, сердце стучало: узнал — не узнал?

Лина так и не поняла, почему этот подонок так пристально смотрел на нее. А через несколько дней, когда она выходила из квартиры, дверь соседней вдруг стала открываться. Лина вздрогнула, потому что никак не ожидала увидеть то, что увидела. Из квартиры Виктора выбежал ребенок — маленький мальчик в комбинезоне, с игрушечной машиной в руках. Следом за ним на площадку вышла незнакомая женщина.

— Вы кто? — спросила Лина, мало заботясь тем, каким диким и невежливым может показаться ее вопрос.

Женщина взглянула на нее с укоризной и подчеркнуто вежливо произнесла:

— Здравствуйте! Мы новые жильцы.

— А он… где тот человек, что жил здесь? — выдавила Лина.

Женщина пожала плечами:

— Понятия не имею. Я так понимаю, что здесь кто-то до нас снимал квартиру и теперь съехал. Владелец квартиры сдал ее нам. У вас к нам какие-то претензии?

Лина покачала головой и вернулась к себе.

Итак, Виктор скрылся, растворился, исчез. А почему так произошло — узнал ли он ее в тот день или у него были свои причины для переезда — осталось для нее загадкой. Но каковы бы ни были причины, их следствие повергало ее в отчаяние. Пока она металась между любовью, личным счастьем, страхом подставить своим поступком Данилу и возмездием, ее враг исчез. Выходит, что она предала своих любимых умерших, забыла о них, растворившись в отношениях с мужчиной, которому она даже не очень-то и нужна, который теперь сбегает из дома при каждом удобном случае, только бы не видеть ее.

Чувство вины перед близкими захлестнуло Лину. Старые демоны выползли из темноты, где они прятались в последнее время — в ее самые счастливые дни с Данилой — и вновь заговорили. «Что, забыла о нас? А мы здесь, мы рядом, мы всегда будем с тобой…»

В отчаянии она набрала телефонный номер Данилы. Что-то важное решалось в этот миг.

— Привет, Дан. Когда приедешь?

— Я немного задержусь сегодня, извини, — разом обрубил ее надежды Данила.

Ей хотелось взорваться: «Какого черта?!», но вместо этого она спокойно сказала:

— Да, хорошо.

— Люблю тебя, скучаю! Прости, пока не могу говорить. До встречи.

Данила отключился, и Лина опустила телефон, проваливаясь в пустоту.

Люблю, скучаю, не могу говорить… Вот, кажется, все и решилось. Руки дрожали, голова наливалась тяжестью. Спасительные колеса ей больше не помогали; надо бы сменить препарат или увеличить дозу, а впрочем, к черту все.

Лина долго сидела на подоконнике, завернувшись в плед, смотрела, как зажигаются окна в доме напротив, как затеплился огнями и теплым светом свечей на столиках «Экипаж». Но несмотря на то, что в кофейне сидели посетители, а по улице шли прохожие, у Лины сейчас было чувство, будто она одна во всем мире. Абсолютное одиночество накрывало волной. Прошлое не отпускало, и оно не давало ей права на счастливое настоящее и будущее. Там где-то, в глухом переулке, вдруг промелькнули тени мамы и Павлика. Они могли надеяться только на нее. Наконец пришло решение. «Я больше не буду менять русло своей судьбы. Я найду Виктора, как когда-то уже находила его, и теперь ничто меня не остановит».

Лина вошла в комнату Данилы и (прости меня, Дан!) открыла давно подобранным ключом ящик стола, в котором Данила хранил ее пистолет.

Быстро собрать вещи, зарыться лицом в старую куртку Данилы с той самой нелепой, самой дорогой на свете пуговицей. Уйти навсегда. Прощай, Данила.

Лина оставила на столе ключи от квартиры, теплый, подаренный Данилой плед, свои надежды на счастливое будущее и ушла.

Данила обещал Лине, что поможет ей, что разберется с ее врагами, и это обещание, данная ей клятва, его своеобразная присяга в любви к ней, не давали ему покоя. Он должен был решить все сам, по-мужски, и он нашел, как ему казалось, единственно верное решение.

Каждое утро он теперь уходил из дома, чтобы приблизить намеченную цель еще на один шажок, чтобы затянуть петлю на шее врага еще на одну йоту. Он не боялся за себя и не сомневался в том, что поступает правильно, но он переживал из-за того, что вынужден оставлять Лину одну. Он бы хотел остаться с любимой женщиной, но шел на свою войну (нормальное мужское занятие!), уходил ради нее, ради их будущего и убеждал себя, что скоро он завершит, закроет эту историю, и после этого у них с Линой все будет хорошо. Возможно, он должен был рассказать ей, зачем и куда уходит, в чем состоит его план, но он боялся травмировать Лину, боялся спровоцировать у нее нервное потрясение, наконец, он просто не хотел, чтобы она переживала за него. «Скоро, все скоро закончится!», — мысленно обещал любимой Данила.