Джуд Деверо - Дикие орхидеи Страница 55

— Молодого и красивого горшечника.

Он на секунду умолк.

— Разве я упоминал, что он был молод и красив?

— Наверное, где-то слышала, — промямлила я, проклиная свой длинный язык.

— Как бы там ни было, — продолжил Рассел, — после свадьбы Рис узнал, что Генриетта — городская шлюха. Она превратила его жизнь в ад. Ирония заключается в том, что она выскочила за него, чтобы уехать из Коул-Крик, а потом отказалась бросать родителей. Когда Рис окончательно понял, что его жена ни за что не покинет Коул-Крик, у них уже подрастала дочка, в которой Рис души не чаял. Так что он оказался в ловушке.

Я молчала. У меня нет никаких причин считать, что я и есть та дочка. То, что мои воспоминания идеально вписываются в эту историю, еще ничего не значит.

— А какое отношение к этому имела Амариса? — спросила я.

— Ее муж умер и оставил ей неплохое состояние, но она не хотела жить одна. Поэтому, когда брат попросил ее переехать в Коул-Крик, она с радостью согласилась. Помню, мама — она презирала Генриетту Коул — говорила, что Амариса узнала, что ее брат в беде, и приехала его выручать. И это правда: к тому моменту, как она переехала в Коул-Крик, фабрика закрылась и Рис работал на своего тестя. Мама рассказывала, что Рис работал по четырнадцать часов в сутки, а старый Абрахам Коул загребал себе всю прибыль.

— И Амариса спасла брата?

— Да. Она поддержала его и его маленькую семью. — Рассел сделал паузу и взглянул на меня. — Однако проблема заключалась не в деньгах, а в том, что все в городе любили красавицу Амарису. Она умела слушать, и люди охотно поверяли ей свои тайны.

Он замолчал. Я посмотрела на него:

— Думаете, она знала слишком много тайн?

Рассел принялся убирать остатки еды обратно в рюкзак.

— Мне неизвестно доподлинно, что там случилось, но я помню, мама говорила, что люди Коул-Крик стали завидовать Амарисе, и от этого начались все беды.

— Значит, они убили ее из зависти? — Даже не зная подробностей, я легко могла представить, какие тогда кипели страсти.

— Так рассказывала моя мать. Я помню, как однажды вечером она билась в истерике и кричала: «Они убили ее! Убили!» Я лежал в постели и притворялся спящим, но слышал все до последнего слова. На следующий день отец усадил нас с матерью в машину и увез. Домой мы больше не вернулись.

У меня по спине побежали мурашки. Нас с этим человеком многое объединяет. Меня тоже когда-то завернули в одеяло, усадили в машину и увезли из дома навсегда. Только меня увезли еще и от матери. Была ли это «городская шлюха» Генриетта Коул?

— Но вы же приезжали сюда навещать родственников?

— Когда мне исполнилось одиннадцать, мама умерла, и мы с отцом действительно приезжали сюда, — тихо проговорил Рассел. — Нечасто, ненадолго — и никогда не останавливались в нашем старом доме. Не знаю почему. Может, у отца было связано с ним слишком много воспоминаний. Я точно знаю, что моя мать навсегда изменилась после того вечера, когда прибежала домой в слезах. — Он помолчал немного, а когда посмотрел на меня вновь, его глаза потемнели от боли. — Я думаю, в тот день они убили мою мать вместе с Амарисой. Просто мама дольше умирала.

Мы помолчали. Это было особое, доверительное молчание. Понятия не имею, чтобы произошло дальше, если бы внезапно не полил дождь. Никогда в жизни я не встречала человека, прошедшего в жизни через то же, что и я. Я была младше Рассела, когда «потеряла» мать, но нас обоих когда-то вырвали из привычного мира и увезли бог знает куда.

Но возможно, по-настоящему нас связывает одна и та же трагедия. Смерть Амарисы разрушила наши жизни.

Мы сидели на скатерти, любовались розами в угасающем свете дня и молчали. Каждый думал о своем. Но едва на землю упали первые капли дождя, мы начали действовать. Защитить оборудование! Мы оба выполняли этот негласный приказ. Я вытащила из рюкзака желтый дождевик, Рассел из своего — синий, мы натянули их на головы и прижали к груди драгоценные фотоаппараты.

Выглянув из горловин и обменявшись взглядами, мы расхохотались. Брезентовый мешок с едой — точнее, с ее жалкими остатками — мок под дождем. Куртка Рассела осталась на скамейке — но зато фотооборудование цело и невредимо.

Рассел подобрался ближе ко мне, и, держа дождевики за передние края, мы соорудили из них некое подобие палатки. Сумки с оборудованием стояли между нами. Дождь барабанил по пластиковой «крыше», но внутри было тепло и уютно. Слишком уж уютно, говоря по правде.

— Я хочу, чтобы вы взяли это «поиграться», — сказал Рассел, протягивая мне маленький фотоаппарат и крохотный принтер. Фотоаппарат с разрешением пять миллионов пикселей? Ого-го! Любопытно, и куда девается вся щепетильность, когда заходит речь о халяве? Может, я с таким пренебрежением относилась к цифровой фотографии только потому, что не могла себе позволить цифровую фотокамеру?

— Я не могу. Правда.

Но он уже засовывал обе штуковины мне в рюкзак.

— Я просто их вам одалживаю, — улыбнулся Рассел.

Он сидел так близко, что я чувствовала его дыхание.

Цветы обзавидовались бы.

— Кроме того, чтобы забрать их, мне придется снова вас повидать.

Я опустила глаза и попыталась смущенно улыбнуться. На самом деле мне страстно хотелось вытатуировать свой адрес и телефон у него на бедре.

— Ладно, — согласилась я, выдержав паузу для приличия.

— Ну конечно, если у вас с Ньюкомбом точно ничего нет.

— Абсолютно ничего, — улыбнулась я. Я не стала говорить, что вполне могло бы быть, если бы Форд не забыл обо мне в ту самую секунду, как узрел декольте мисс Десси. Декольте — и ее талант. Мне вовсе не хотелось быть справедливой, но мое проклятие — способность видеть проблему с двух сторон.

Рассел высунул голову из-под дождевика. Дождь и не думал стихать.

— Наверное, нам стоит идти, пока не стемнело.

А разве это будет трагедия? — хотела спросить я, но не осмелилась. Я сходила с ума от того, что мы до сих пор не обменялись телефонам и, но не хотела навязываться.

Рассел разрешил мою проблему, достав из кармана куртки пару визитных карточек и ручку.

— Не могли бы вы быть столь любезны и продиктовать мне свой телефонный номер? — спросил он.

Я могла сказать, что продиктовала бы ему номер своего банковского счета, но я уже один раз продиктовала — Керку, и вот что получилось. Я написала на обратной стороне одной из карточек телефон дома Форда, но прежде, чем отдать ее Расселу, перевернула. Там значились только имя, фамилия и номер телефона — в левом нижнем углу. Я озадаченно взглянула на него. Он понял мой немой вопрос.

— Я печатал их, когда собирался переезжать. Так и не решил, какой указать адрес — старый или новый. — Он пожал плечами — подкупающий жест. — Ну как, вы готовы? Нам нужно выбираться отсюда, пока не поздно.