Наталия Костина - Слишком личное Страница 55

Она задумчиво перелистывала страницы. «На память об отдыхе в Ессентуках», «На память о Сочи», «Депутаты X созыва у памятника Энгельсу»… Еще какие-то бесконечные депутаты, съезды, совещания, открытие каких-то памятников, закладка камней новых домов, заводов, дорог… Это все Аристарх Сергеевич хранил, любил сниматься, она же – нет. Никогда не находила никакой радости в том, чтобы «стать поплотнее», как велит фотограф, сбиться в кучу с совершенно посторонними людьми только для того, чтобы все поместились. Самых рослых и не влезающих в кадр обычно укладывали на переднем плане в позах русалок.

Вот наконец-то и она, единственный снимок, где она запечатлена с отцом своих детей. Посередине – с дежурной натренированной улыбкой главврач, еще какие-то люди в белых халатах, кто они, сейчас и не вспомнить. И в три ряда, на фоне роз и кипарисов, стоят пациентки – счастливо излечившиеся с помощью грязей или с какой-либо иной помощью. Вот и она. Главврач поставила ее на самое почетное место – рядом с собой. Оказывается, она и сейчас может вспомнить этот день и то, что главврач говорила ей, пытаясь вызвать такую необходимую для памятного фото усмешку. И тогда еще ее все называли Адой. Это Люсенька вернула ее старое имя, и не потому, что она ей его сказала, а из-за того, что ей не нравилось имя Ада. Нежная Люся считала, что оно подруге совсем не идет. И к тому же Люся ко всему любит прибавлять ласкательные окончания: Лерочка, Леночка, Ванечка… И она сначала была для нее Ариаднушка, а затем постепенно превратилась в Аринушку…

Людмила Федоровна заинтересованно подвинулась поближе и поправила очки.

– Давай я угадаю, который здесь… Наверное, вот этот!

Бедная Люся! Выбрала самого плечистого, рослого красавца – это был их баянист, массовик-затейник, хромающий оттого, что передвигался на протезе. Однако это не мешало ему ухлестывать за оздоравливающимися дамочками. Арина не сомневалась, что половина детей, привезенных такими, как она, из санатория, была именно от него.

– Нет, – сказала она сухо, поскольку воспоминания все же были не из радостных. – Вот он. Кудрявый. У самого края. Немножко нечетко получился. Наверное, повернул голову, когда фотограф снимал. Ну, все равно, разобрать можно. Волосы Лерка и Ленка все-таки взяли от него.

– Ну, этот тоже… приятный. – Люся встала и поднесла фотографию к настольной лампе, под яркий свет. – Даже, скорее, красивый. Лицо только не в фокусе вышло. Я у тебя лупу возьму… не возражаешь? – Она зашарила рукой по письменному столу. – А… а как его звали, ты знаешь?

– Ну конечно, знаю. Мы же все-таки… общались… некоторое время. Его звали Василий. Вася. Простое русское имя. Люся, что с тобой?

– Ничего… Устала. Сердце что-то… прихватило. – Людмила Федоровна осторожно пристроила альбом на столешницу. – Какая трагедия! – Она вдруг прижала платок к лицу и разрыдалась.

Не нужно было показывать ей карточку. Теперь она проходу ей не даст с этим Васей. Люся обожает всякие душещипательные фильмы, а от передачи «Жди меня» ее однажды так развезло, что чуть «скорую» не вызвали.

– Знаешь, а давай-ка на сегодня отдохнем от воспоминаний. – Ариадна Казимировна с треском захлопнула альбом. – Да и слишком поздно уже… или слишком рано? – Она взглянула на часы, потом подошла к подруге. Бедная Люся! Вечно плачет то над дамскими романами, то над сериалами, а теперь вот над тем, что случилось полвека назад и что давно пора было забыть.

– Господи, господи… – причитала Людмила Федоровна. – Как же это ужасно… ужасно! Как же теперь?.. И никогда, никогда…

– Да, я теперь не усну, – посетовала Ариадна Казимировна.

Она уже пожалела, что рассказала своей подруге эту историю. Нужно было принять во внимание и возраст, и Люсину впечатлительность, да и события последних дней… все эти неприятные разговоры… Одна эта девка чего Люсе стоила!

– И спать уже, считай, некогда. Мы с тобой почти всю ночь просидели. В наши лета подвиг немалый. Ну, успокойся, успокойся. А отдохнуть все же нужно. Хочешь – не хочешь, а придется принять снотворное, – решила Ариадна Казимировна. – С ним только сейчас и усну. – Она взяла со столика пузырек, открыла его и неприятно удивилась:

– Оказывается, тут ничего нет!

– Я тебе принесу сейчас… снизу, из общей аптечки.

– Я и сама могу спуститься. У тебя же сердце…

– Ничего. Кольнуло и уже прошло.

Людмила Федоровна тяжело пошла к двери. Даже со спины было видно, что рассказ подруги о событиях, предшествующих рождению Елены и Валерии, ее крайне расстроил.

Ариадна Казимировна осталась одна в комнате. Подошла к окну, постояла. Луна в небе светила в эту ночь чудно, необыкновенно. Такая же луна озаряла небосклон и тогда, когда он, этот Василий, который был ей совершенно не нужен и безразличен, признался в любви. Это было даже не совсем признание в том смысле, который обычно вкладывают в него, просто он внезапно спросил ее, когда они лежали в постели:

– Ирина, ты меня любишь?

Она растерялась. О какой любви между ними могла идти речь?

Он ждал. Она молчала.

– Я понимаю, ты замужем.

Конечно, их инструктировала сама главврач, с каждым работником-мужчиной этого санатория по излечению бесплодия она разговаривала лично. Он знал, что здесь лечатся почти сплошь замужние дамы и что у некоторых именно мужья не могут иметь детей.

– И к таким требуется особое внимание. Совершенно особое. Вы меня поняли? – говорила главврач, и он согласно кивал.

– Мы стараемся подбирать свой персонал из неженатого контингента, но, сами понимаете, молодых, здоровых неженатых мужчин после войны почти не осталось. У вас здесь очень ответственная работа. Я бы даже сказала, миссия. Вы не просто электрик – на время вашей командировки вы еще и медработник. А все медработники обязаны хранить врачебную тайну и о своих пациентах, и об их болезни. И вашей жене совсем не обязательно знать, если вы здесь… окажете посильную помощь. Это просто медицинская процедура. Вам понятно?

Ему было понятно. И все было просто, пока в его жизни не появилась она.

– Ирина, ты меня любишь? – еще раз спросил он. И вдруг сорвался, стал покрывать бешеными поцелуями ее глаза, плечи, руки.

– Нам нельзя, нам просто нельзя без любви, Ирочка… Этого нельзя без любви…

На следующий день она уехала, не добыв положенных по путевке двух недель. Собственно, она уже почти определенно знала, что ей больше незачем здесь находиться. К тому же эта внезапная вспышка страсти со стороны случайного партнера напугала ее. О какой привязанности между ними можно было говорить? И что он знал о любви? Он, простой работяга, какой-то там электрик. Даже если бы она была свободна, то вряд ли обратила бы на него внимание. Слишком далеко она ушла и от той жизни, и от той среды, в которой существовал этот Василий и подобные ему. Он был ей не пара, но, поставленная в такое положение, она не могла выбирать. Конечно, он ничего о ней не знает – и слава богу! И не нужно ему ничего о ней знать. И вообще, больше ничего не нужно. Ни этого грязелечения, ни притворства, что этот человек ей небезразличен…