Тайная семья босса - Лена Лорен Страница 56

Не дослушав, пихает меня в грудь, разворачивается и срывается на бег. Подумав, что она планирует сбежать из квартиры, я порываюсь за ней следом. Останавливаю у двери, дернув за запястье на себя.

— Что, просто? Свои вещи, я смотрю, ты не забыл перевезти! Ты эгоист, Влад! — обиженно выплевывает, пнув ногой коробку, из которой вываливается лапа "Морковыча".

Бобби замирает, вопросительно заламывает бровь, глянув на оранжевую игрушку. Она нагибается, намереваясь поднять ее, но плюшевый медведь настолько огромный, что в итоге Бобби отшвыривает его в стену вместе с коробкой. С силой, с рыком, точно сошла с ума.

Я привлекаю ее к себе, пытаясь успокоить, поскольку налицо у Бобби все признаки грядущей истерики.

Я довел ее, а ведь мы еще даже не подобрались к сути.

Честно, я предполагал, что нам удастся разрешить все в мирной обстановке. Бобби всегда отличалась исключительным пониманием, но, видимо, рассчитывать на ее понимание все же не стоит.

— Что это такое вообще, Влад? — продолжает она голосить, брыкаясь, пока я удерживаю ее. — Почему тут так много коробок? Откуда это все, если ты утверждаешь, что все вещи остались в доме?

— Это все не мое.

— А чье же тогда? — вырывается она из моей хватки, подвергаясь эмоциям. Я раскрываю рот, чтобы ответить ей как есть, но Бобби выставляет вытянутую руку перед моим лицом. — Подожди, не отвечай! Я сама попробую угадать.

Отступаю. Наваливаюсь спиной на дверь и даю ей шанс выговориться. Выплеснуть все копившиеся годами эмоции по отношению ко мне. Быть может, я узнаю что-то новенькое, то, что она думает обо мне на самом деле.

Не может же человек быть настолько идеальным, коей показывала себя Бобби на протяжении пяти лет.

У каждого человека есть изъяны, а если их нет, значит их хорошо замаскировали.

Только недавно я начал задумываться об этом, о том, что совершенство порой может быть обманчивым.

Юлю нельзя было назвать идеальной во всем. Как и у многих, у нее были свои заморочки, которые еще принято называть тараканами, но я любил каждого ее таракана, ровно так же, как и любил ее. Мне нравились ее недостатки, будь то выскочивший прыщик или же излишняя требовательность и щепетильность. Этим она и выделялась среди многих — тем, что не боялась показывать свои недостатки окружающим.

А что боится показать мне Бобби? Что скрывает она от меня по сей день?

— Я полагаю, тебе просто стыдно признаться, что о своих дурацких модельках и кубках, которые ничего не стоят, ты не смог забыть! Ты же захламил ими все полки! — Бобби повышает тон, перевоплотившись в стерву. Она подходит ко мне, упирая руки в бока. — Уверена на все сто, что о них ты не посмел бы забыть в отличие о моих памятных подарках! Неужели для тебя они дороже, чем я!?

Так вот оно что...

— Свои дурацкие, как ты выразилась, модельки так и пылятся на полках в уже проданном доме. О них я вспомнил только сейчас. Благодаря тебе. И мне нисколько не жаль, что я забыл о том, чему посвятил многие годы своей жизни. Я распрощался с ними с легкостью. А эти вещи, — махнув ладонью, я указываю на подписанные маркером коробки, — они принадлежат не мне, а Алисе и Юле. Они перевозили их ко мне перед приездом отца. Я же тебе рассказывал.

Бобби шумно ахает, замирает в проходе.

В узком коридоре мне становится тесно. В собственном теле мне дико тесно. Воротник рубашки душит, перекрывая доступ кислорода.

Я обхожу Бобби, чувствуя на себе ее презрительный взгляд. Пытаюсь расстегнуть пуговицы на рубашке, но, не справившись ни с одной из них, я просто срываю их с корнями.

Бобби оббегает меня, останавливает и встает напротив. Протирает глаза и впервые я вижу ее несовершенства воочию. Размазанная тушь, уязвленность и... глянцевая поверхность голубой линзы, съехавшая с одной роговицы чуть в бок, что позволяет мне увидеть край карей радужки.

Бобби моргает, и тогда линза встает на прежнее место. Ее взгляд вновь становится практически идеальным и завораживающим, но не настолько чарующим, как малахитовая зелень.

Прикрыв свои глаза, я усмехаюсь в голос. Не только своей находке, но и тому, что уже которую минуту мы топчемся на одном месте, разговаривая о каких-то коробках.

Разве это сейчас важно?

Не так я представлял себе наш разговор.

— То есть ты оставил их барахло, а мои вещи, включая дорогое белье, просто выбросил как ненужный хлам? Не вижу в этом ничего смешного. Мне обидно! Обидно до слез! — Бобби переходит на ультразвук, но я пропускаю все слова мимо ушей.

Погрузившись в раздумья, витаю где-то в облаках.

Я бы мог спросить о том, что ее не устраивает в своих глазах, раз она прибегает к линзам, чтобы изменить их цвет. Я бы мог поинтересоваться о том, почему она никогда не рассказывала мне об этом или как так вышло, что я ни разу не замечал, чтобы она снимала их перед сном.

Я был не настолько внимательным?

Не исключено.

Я никогда не имел дело с линзами... Да у меня даже в мыслях не было, что ее голубые глаза могут быть обманкой, очередной подделкой.

Я мог бы завести об этом речь, но я не хочу отходить от темы, поскольку мы начали подбираться к сути...

И закат уже близится...

— Бобби, ты утрируешь, — открываю глаза, стираю с лица улыбку. — Я не мог оставить вещи Алисы и Юли, потому что это не мое! Точка! Хватит уже!

Бобби встает впритирку со мной. Сквозь зубы она пытается просветить меня и наставить на путь истинный:

— Но я-то твоя!? — она вдруг вздрагивает, медленно головой качает из стороны в сторону. — Или...

Вот мы и подобрались к главному вопросу.

Моя ли Бобби?

Долгое время я считал, что она моя судьба. Думал, я встретил ее в свой самый сложный период в жизни не просто так. Она внесла значительный вклад в мое эмоциональное восстановление, дала огромный толчок в воскрешении моей памяти. И мне не описать словами то, как сильно я благодарен ей за то, что она была со мной и верила в меня даже тогда, когда я сам ни во что не верил. Я и впрямь думал, что она моя, и ничто не сможет этого изменить: ни расстояния, ни ее родители, которые