Бог Боли - Рина Кент Страница 56

Он развращает меня?

Возможно.

Определенно.

Крейтон толкает пробку в мою задницу, заставляя меня хныкать, затем пристегивает что-то из пробки к моему клитору.

— Ты будешь носить это два часа в день.

— Ч-что? Ты ожидаешь, что я буду носить это каждый день?

— Да, и я буду проверять.

— Как я буду это делать?

— Ты разберешься.— Он поднимает меня и дает мне коробку, вероятно, для хранения его новейшего пыточного устройства. — Если ты не наденешь это, ты будешь наказана.

Я сдвигаюсь и издаю эротический звук, несмотря на боль.

— Это странно.

— Ты привыкнешь.

— Это еще один подарок на день рождения?

Красивая улыбка растягивает его губы.

— Один из многих.

— Есть другие, о которых я должна знать?

— Торт, который Реми испортил.

Я смеюсь.

— Так вот чем вы занимались? Пекли торт?

— Пытались.

— Почти уверена, что смогу его спасти.

— Сомневаюсь.

— Я тебе покажу.

Мы спускаемся вниз после того, как Крейтон требует, чтобы я надела пару его тренировочных штанов, которые мне пришлось несколько раз свернуть, прежде чем завязать их на талии.

Мне не нужно спасать торт, так как Илай выбросил его, а Реми заказал один. Мы впятером сидим за завтраком в окружении выходок Реми и сарказма остальных.

Крейтон говорит мало, но он прислушивается к каждому из них.

Они ему нравятся, я понимаю. Поэтому он охотно проводит с ними время. Он даже встает на защиту Реми, когда Илай заходит слишком далеко.

Он такой преданный.

И он мой.

Этот великолепный, красивый мужчина — мой.

Пусть даже временно.

Глава 21

Крейтон

— Может, нам уйти?

Анника поднимает голову с моего плеча и шепчет так, чтобы окружающие нас люди не услышали ее.

В ее голосе слышится смущение и неохота. Две черты, которых, я бы поклялся, ей не хватает.

Но опять же, Анника всегда доказывала, что она — исключение из всех выводов, которые я делал о ней.

Вначале я думал, что она не более чем гипер- избалованная мафиозная принцесса, которая слишком хорошо воспитана, чтобы понять, как устроен мир. И хотя отчасти это правда, я точно знаю, что она изо всех сил старается преодолеть тот образ, который создали для нее ее родители и воспитание.

Процесс идет медленно, но она полна решимости вернуть контроль над своей жизнью.

Если ее настойчивость в привлечении моего внимания в самом начале является хоть каким-то признаком, то эта решимость принесет свои плоды.

Я провожу пальцами по ее волосам и кладу ее голову обратно на свое плечо.

Прошла неделя с тех пор, как я назвал ее своей, и я испытываю желание постоянно прикасаться к ней, к ее волосам, к ее лицу, к ее плечам.

Везде, куда я могу дотянуться.

Однако это оказывается проблемой, учитывая, что у нас разные классы, мы не живем в одном помещении, и ей все еще приходится прятаться от своего бдительного брата.

— Значит ли это, что мы можем остаться? — пробормотала она, ее голос звучит с надеждой и верностью.

— Я не говорил, что мы должны уехать. — Несмотря на раздражающую группу сзади которая вместо просмотра фильма сосредоточилась на еде и громком шуме.

— Я просто подумала, что весь этот шум будет беспокоить тебя. — Она пристально смотрит на меня. — Я хочу гулять с тобой все время, но не тогда, когда тебе некомфортно.

Вы только посмотрите на это.

Моя Анника изучает мое поведение со скоростью, которую даже я не могу постичь.

Она внимательна к моему характеру, ей нравятся свидания в тихих местах, и она не давит, когда я отказываюсь давать дальнейшие комментарии о своем прошлом.

Вместо того чтобы раздражать меня, она понимает.

Вместо того чтобы давить на меня, она отступает.

И я знаю, что это требует усилий, учитывая ее черты настойчивости.

Я глажу ее волосы и не могу удержаться, чтобы не вдохнуть аромат фиалок. Он течет в моей крови, медленно, но верно становясь частью меня.

— Я не испытываю дискомфорта, когда нахожусь с рядом тобой, little purple.

Я не вижу ее реакции на мои слова, но чувствую ее по тому, как она плотнее прижимается к моему боку, обхватывает мою талию и даже наклоняется к моему прикосновению.

Она — мириады цветов и всплеск энергии. Очень выразительный человек, будь то ее плавные движения тела или ее слова.

Если бы несколько месяцев назад мне сказали, что я буду интересоваться кем-то вроде Анники, я бы счел эту возможность безумием.

Но если тогда это была кощунственная идея, то сейчас мысль о возвращении к той жизни, которая была у меня до нее, наполняет меня необъяснимой яростью.

И пустотой.

Я никогда раньше не испытывал таких эмоций. Всплески пустоты были постоянными с тех пор, как я вырвался из лап смерти.

Однако сейчас это не самая желанная эмоция.

После окончания фильма я обхватываю Аннику за талию, пока она болтает без умолку о сюжете, персонажах, актерах и спецэффектах.

Обо всем.

Меня больше интересует то, как ее тюлевая юбка при каждом движении поднимается по бледным бедрам. Или как ее топ прилегает к сиськам и заканчивается прямо на талии.

Я глажу кожу на ее животе, вверх и вниз в мучительном ритме, который влияет на состояние моего члена.

Не имеет значения, сколько раз я связываю, шлепаю, бью или трахаю ее. Как только я кончаю, мне нужно еще.

Больше.

И, блядь, еще больше.

Хуже всего то, что дело не только в сексе с Анникой. Дело в ней.

Дело в том, как она подчиняется моему господству, она мазохистка для моего садизма.

Потребность полакомиться ею постоянна, интенсивна и бесконечна.

— Тебе понравилось? — спрашивает она по дороге на парковку.

Я прижимаю большой палец к ее коже, затем продолжаю свой ритм.

— Очень.

— А я-то думала, что ты не любишь кино.

— Я говорил не о фильме.

Анника, должно быть, заметила изменение в моем тоне, потому что она делает паузу, ее губы разошлись, и розовый цвет расплылся по ее щекам и фарфоровой шее.

— Ты... ты...

— Ты действительно потеряла дар речи?

Она делает вдох.

— Клянусь, я становлюсь такой только рядом с тобой.

Я улыбаюсь и притягиваю ее к себе, когда несколько детей пробегают мимо нас к родительским машинам.

— Чему ты улыбаешься? — она тычет меня