Файона Гибсон - Одиночество вдвоем Страница 56

Одеяло Бена лежало свернутым на его коленях и поддерживало бутылку на идеальной высоте. Я продолжала ехать и представляла, как Джонатан стоит у пассажирского окна и кричит: «Вот как ты его кормишь? Разве так говорится в “Руководстве по уходу за ребенком”?»

«Никогда не оставляйте ребенка без внимания с бутылкой. Избавляйтесь от нагретого молока по истечении часа. Стерилизуйте детские бутылки и соски до достижения ребенком годовалого возраста. Никогда не посещайте с ребенком сырые места, ветхие сооружения — ПОДАЛЬШЕ ОТ ПАПЫ, — кроме случаев, когда необходимо стимулировать дыхание. В этом случае вы не вправе быть наедине с уязвимым человеческим существом».

Мне удалось преодолеть Шатийон, но от этого места схема папы явно вводит меня в заблуждение. Отмеченная деревня Ванви, а также дом с грязно обведенным пятном вокруг него, почему-то не соединены линией с Шатийоном. Пошел дождь, и стало темно. Я остановилась на обочине и принялась изучать салфетку со схемой.

Бен на заднем сиденье что-то бормотал во сне. Бутылка выпала у него изо рта и лежала пустая на одеяле. Меня удивило, почему папа упустил эту важную дорогу. Когда он прислал мне салфетку вместе с ключом — короткой болванкой ржавого металла, там не было ни указаний, ни даже добрых пожеланий. Я просто не представляла, как деревня могла соединяться с остальной Восточной Францией. Кроме незаконченной схемы и внушительного пятидюймового ключа, у меня ничего не было.

Бен продолжал бормотать во сне. Как здорово вернуться туда, где есть детская кроватка и холодильник, набитый экологически чистой снедью. Я погрызла сигарообразную булочку, купленную на пароме. Может быть, это то место, где нам суждено жить: мать и сын в машине. Живут же люди в машинах даже с детьми. Просиживание в кресле повредит развитию его двигательной мощи, но сейчас меня это устраивает, пока я не придумаю что-нибудь получше.

Мимо проезжали машины, оставляя в дожде смутные очертания. Одна машина остановилась в нескольких ярдах впереди моей. Дверца водителя открылась, и у меня стиснуло челюсть. Я была совершенно спокойна, как ребенок, играющий в прятки, но не пытающийся спрятаться.

Кто-то склонился к окну, голова наклонилась вбок. Я чуть приоткрыла окно. Показались глаза, веки излучали маслянистый блеск, который не скрывала даже темнота. Я полностью опустила окно.

— Вы заблудились? — дрожа, спросила женщина в черном вечернем платье с вышитым кардиганом сверху.

Я кивнула и сунула ей салфетку с папиной схемой.

— Я ищу Ванви. И этот дом на краю деревни. — Время явно не для школьницы, изучающей французский — и что я могу вспомнить в случае необходимости? Je voudrais une tasse de cafe. Женщина уставилась в салфетку, проведя языком по своим зубам. Я почувствовала в машине запах ее духов. — Вы не знаете, где это?

— Знаю. Следуйте за мной, мы едем этой дорогой, — ответила она.

— Вы знаете этот дом? Он старый и без номера. Я думаю, это что-то вроде… развалюхи.

— Я знаю этот дом, — произнесла она, бросив на Бена сочувственный взгляд. — Он ужасный, очень ужасный. Хотите, я покажу вам дорогу к отличному отелю?

В темноте деревушка Ванви напоминала скопление крепких каменных домов, среди которых виднелся маленький магазин с опущенными жалюзи, без каких-либо указаний на то, что в нем продавалось. Вскоре деревня осталась у нас позади. Около опасного поворота женщина подала сигнал. Я посчитала это знаком повернуть на проселочную дорогу справа и проехать по ее изгибам до булыжного участка рядом с низким зданием. На улице было так темно, что я не могла разобрать, нахожусь ли впереди, сзади или около Пристройки здания. Оставив спящего Бена в машине, я стала ощупывать стены дома в поисках двери.

Ключ сухо вошел в замок. Дверь тяжело открылась, и меня обдало запахом влажного кухонного тряпья. Выключатель света был допотопным, с тугой кнопкой наверху. Я быстро надавила на нее, боясь увидеть сноп искр или получить удар. Но все обошлось без эксцессов — свет воссиял. Я медленно прошлась по первой комнате, которая могла быть кухней. Лестница без ковра вела в сырые верхние комнаты под крышей. Наверху электричество, видимо, вообще отсутствовало. Довольно яркий лунный свет пробивался через заляпанные грязью окна, выхватывая очертания неубранной кровати и мрачного вида гардероба с одной распахнутой створкой. Я забрала Бена из машины, ощупью пробралась наверх и, не раздеваясь, положила его рядом с собой под смятое, пропахшее плесенью постельное покрывало.

Мне снилось, что на мне красное платье, швы которого так натянулись, что вот-вот лопнут.

«Жениться в красном — значит желать себе умереть», — предостерегает Констанс. Она засмеялась, показывая большие желтые, как земляные орехи, зубы. Я иду за ней между клумбами с ядовитого вида равномерно рассаженными растениями. Поднимаюсь наверх по широким песчаным ступеням и вхожу в темно-бордовую дверь: первую справа, которая ведет в комнату лимонного цвета, напоминающую воскресную школу.

Женщина-регистратор поднимает глаза и смотрит не на мое лицо, а на слишком тесное платье, сознавая, что это доставляет боль моему животу и что я пытаюсь казаться худой. Она подавляет улыбку, словно принимает участие в розыгрыше. Только тогда я замечаю, что гости съехались: моя мать, ее волосы слегка закрывают влажные глаза, а рука поднесена ко рту, чтобы сдержать смех (или, возможно, слезы). Бет крепко держит Мод, заставляя ее приникнуть к полностью набухшей груди, которая свисает из расстегнутого хлопчатобумажного платья. Мод одета в черный толстый бархат, как и Рейвн, которая возвышается рядом с ней, и ее губы, искривленные недовольной гримасой, замазаны фруктовым мороженым из черной смородины. Позади них стоит Мэтью, его пальцы переплетены, как при детской игре — вот церковь, а вот колокольня. Рядом с ним в джинсах, белой футболке и без лифчика сидит Рози, положив крепко сжатые руки на колени.

Ловли спешно входит с опозданием и, шипя, говорит, что я пропустила предельный срок для весенне-летних модельных справочников, и протискивается в конец передней скамейки, предназначенной для важных гостей. Мои родители и Констанс сдвигаются, чтобы дать ей место. Кроме того, позже появляется Рональд со своей подругой в купальных костюмах, капая на покрытый лаком пол бюро записей актов гражданского состояния.

«Вы готовы?» — спрашивает регистратор, бросая взгляд на свой хромированный будильник, который возвышается на ее покрытом кожей столе. «Давай покончим с этим, и делу конец, — думает она. — Я не могу тратить на это целый день. Там, в холле, еще пятнадцать пар ожидают своей очереди».