Яков Шехтер - Каббала и бесы Страница 57

В Израиле болезнь отступила, но мировоззрение оказалось непоправимо измененным, и Залман вступил на сложный путь изучения Торы, вкусив восторга ночных бдений в синагоге над потертыми страницами тайных книг и вдоволь нахлебавшись нищеты. Турбулентное движение судьбы вынесло его на тихий берег в учебном заведении для выходцев из России, где он преподавал Талмуд. Ученики любили Залмана, зарплаты хватало на более или менее сносное существование, и жизнь, казалось, вошла в нормальное русло.

Впрочем, почему казалось? Вошла, жизнь действительно вошла в нормальное русло, и нынешняя поездка – одно из проявлений укорененности, прочной устроенности его жизни. В Вильнюс Залман прилетел для подготовки школьной экскурсии. Совет попечителей решил, что в качестве награды надо свозить отличившихся учеников в бывшую столицу еврейского мира – Вильну. Ну, и, конечно же, заехать в Ковно, посмотреть сохранившееся здание ешивы «Слободка», завернуть в «Поневеж».

Залман остановился на маленькой треугольной площадке, образованной пересечением трех улочек старого города. Когда-то он обожал это место, непонятно, почему оно волновало его душу. На месте разрушенных во время войны зданий архитекторы построили сказочный средневековый город: небольшие дворики с увитыми плющом домами в стиле Ренессанса, тяжелые арки ворот, булыжная мостовая, частые переплеты оконных рам. И все это было раскрашено, ухожено, любовно приглажено и содержалось в такой чистоте и цветении, что Залман часами ходил по этим дворикам, а в теплую погоду приносил раскладной стульчик, книгу и сидел до самой темноты, наслаждаясь покоем и тишиной.

Изредка, точно гонимый ветром столб пыли, сквозь дворы проносились туристические группы, но Залман воспринимал их как неизбежное проявление стихии вроде птичьего помета, внезапно упавшего на шляпу. Сумерки медленно, словно густое вино, наполняли дворы. Они клубились под арками, сочились из неплотно прикрытых дверей парадных, осторожно заполняли углы, взбирались на колени, накрывали с головой.

В окнах зажигались огни, Залман вставал со стула и, покачиваясь, будто пьяный, на уснувших от долгого сидения ногах, брел домой. Он перечитал все книги по архитектуре Вильнюса, легко выделял ренессансный аттик из пристроенных спустя два века барочных ваз и карнизов, выучил наизусть даты начала и окончания строительства костелов и храмов. Залман знал все проходные дворы, укромные закоулки и узкие проходы между дровяными сараями. Он даже сфотографировал их и собрал в альбом под неуклюжим названием «Вильнюс сзади». Но улицы и дворики старого города влекли его больше всего. Тогда он еще не понимал почему, понимание пришло позже, гораздо позже.

Уже в Израиле он сообразил, что на месте всемирного центра Торы литовские архитекторы выстроили обыкновенный польский квартал. Уютный, милый и ласкающий глаз, но не имеющий никакого отношения к жизни духа, несколько веков наполнявшей улицы и дворы старого города.

– Слова крепче камней, – думал Залман, на ходу прикасаясь рукой к стенам домов, – а мысль не поддается разрушению. В Паневежисе давно не осталось ни одного еврея, а десятки тысяч юношей, цвет еврейского народа, учатся в израильской ешиве «Поневеж».

Он вошел в любимый когда-то дворик. Ничего не изменилось: те же искусственно состаренные деревянные ворота, вымощенный крупными плитами пол, терракотовые стены с желтыми прожилками выцветающей краски. Вот только плюща, пожалуй, стало больше, одной стены почти не видно, лишь на месте окон в сплошной стене зелени вырезаны просветы. Пусто и тихо, звук его шагов пробудил эхо, и оно заметалось по двору.

Залман остановился. Забытый, казалось бы, навсегда трепет вновь коснулся его сердца.

«Почему я волнуюсь? Ах, да, конечно, при чем тут архитектура польского средневековья? Душа слышит, душа входит в резонанс с душами мудрецов, живших когда-то на этом месте».

Он припомнил историю о том, как печатали Талмуд. Тогдашняя Вильна была центром изучения Торы, многие из ее знатоков бедствовали, трудились на самых черных работах. Каждый набранный лист вывешивали на воротах типографии и за найденную ошибку платили вознаграждение. В итоге над редактированием текста поработало несколько тысяч мудрецов – такого скопления людей, досконально знающих Святое Писание, больше уже не встречалось ни в одном месте мира. И вряд ли встретится. Поэтому «Талмуд Вильна» не набирается заново, а только копируется – с того, первого издания.

Залман вышел из дворика и вернулся к треугольной площади. На одном из углов мягко светились окна ресторана «Локис». Когда-то он часто заходил в него выпить чашечку кофе с рюмкой тягучего ликера «Бенедиктин». На большее просто не хватало денег.

Он в нерешительности подошел к двери ресторанчика.

«А, собственно, почему нет? Кофе и ликер вполне кошерны. Почему бы и нет?»

Он потянул за ручку и, уже переступая порог, вдруг вспомнил комментарий к истории жены Лота.

– Совершившему духовное перерождение нельзя оборачиваться назад. Образы прошлой жизни могут оказать на еще не окрепшую душу разрушительное воздействие. Пока человек не прошел достаточно далеко по пути духа, он должен избегать возвращения к прошлому.

Залман внутренне усмехнулся.

«Ну, уж к нему это не относится. Путем духа он идет полтора десятка лет и давно миновал тот рубеж, до которого обращаются в соляной столп. А кусок свинины – какое из него испытание? Просто смех!»

Ликер оказался совсем не таким вкусным, как помнилось. Или делать его стали хуже, или он, Залман, изменился за прошедшие годы, перепробовав разных настоек, водок и ликеров. Но вот кофе по-прежнему на высоте.

Он удобно откинулся на спинку кресла и огляделся. Да, интерьер тот же: медвежьи и кабаньи головы на стенах, тяжелые столы темного дерева, массивные кресла с высокими спинками. Кирпичные своды над головой: интересно, что тут было до войны? Возможно, под этим самым потолком собирались каббалисты и по ночам, при свете свечи передавали тайное Знание. Или на стеллажах вдоль стен раскладывали свеженапечатанные тома Талмуда, готовя к отправке во все страны света. А может, тут был самый обыкновенный подвал, в котором хранили тяжело пахнущие кожи для изготовления пергамента или бочонки с пасхальным вином.

Залман вдруг почувствовал голод. Последние несколько дней он питался привезенными с собой консервами и полуфабрикатами, которые растворял в кипятке. От этих супов, каш и риса с приправой его мучила изжога. Он глушил ее таблетками и старался не обращать внимания на протесты организма. До самолета оставалось всего два дня, а от изжоги еще никто не умирал.