Энн Риверс Сиддонс - Королевский дуб Страница 57

Он пристально посмотрел на меня. Голубые глаза казались почти противоестественно сосредоточенными.

— Конечно, нет, это место действительно волшебно, — воскликнула я. — Оно похоже… на что-то, описанное в книге, мифе или сказке.

Том усмехнулся:

— Да. Я тоже так думаю.

Он провел нас к гостям и представил. Хил все еще держала на плече Эрла, как талисман. Среди приглашенных была небольшая группа жителей Старого Пэмбертона, с которыми я уже была знакома, среди них Тиш и Чарли; они сидели в продавленных шезлонгах, пили пиво и лениво улыбались нам. Гвен и Фиппс Каррингтон помахали с перил веранды; они выглядели до смешного элегантно во всей окружающей простоте даже в свободных брюках и сапогах. Также там присутствовал один из партнеров Картера по юридическим делам, с которым я уже познакомилась раньше, и его жена, а кроме них — Арн Вольф, управляющий пэмбертонской Гостиницей, которого я видела несколько раз в обществе Тома Дэбни. Он пил что-то из бумажного стакана и спокойно кивал головой, как старая черепаха, разомлевшая на солнце. Он явно был гостем, а не нанятым для обслуживания человеком, как я сочла вначале.

На веранде также расположился и худой юрист с замотанными проволокой очками. Он блаженно улыбался, прикрыв веки, и постоянно потягивал что-то из стакана. Мартин Лонгстрит, декан Пэмбертонского колледжа, держал в руне высокий бокал с плавающим там лаймом, причем ухитрялся выглядеть как преподаватель-англичанин даже в ужасно неподходящих камуфляжных брюках, рубашке и высохших старых сапогах. На головах двух последних были надеты ухарские венки, как у Тома Дэбни. Больше не было никого из колледжа и никого, с кем я была знакома или виделась раньше.

Том представил меня присутствующим, среди которых были владельцы салона „Беттиз бьюти бокс" в Нью-Моргантоне, помощник библиотекаря из средней школы Эрнеста П. Фортнума, механик, работник строительной фирмы, фермер, специализирующийся на выращивании соевых бобов, владелец сети прачечных-автоматов, хозяин оружейной лавки с Пальметто-стрит, молодой католический священник из Таллахасси и бородатый молодой человек, который управлял отделением „Гринпис" в Олбани.

Глядя на их хаки, камуфляжные брюки, клетчатые рубашки, пуховые жилеты и резиновые туфли, можно было решить, что они — завсегдатаи тренировочных дорожек Старого Пэмбертона. Гости улыбались и были какими-то томными, словно солнце и пунш из нового оцинкованного таза, стоящего в углу веранды, заколдовали их и погрузили в нечто подобное полусну: все они держались дружелюбно и непринужденно с Хилари и со мной. Картер, видимо, был знаком со многими из гостей.

У края воды, на небольшом мысе, отгороженном ивами, кричали и смеялись дети, и им аккомпанировал счастливый лай больших собак и кряканье множества уток. А откуда-то из-за дома звучали дисканты блеющих коз.

Я вытянулась на солнце, наблюдая за дочкой и сидящим на ее плече енотом и думая о том, что в отличие от Другой Стороны Пэмбертона здесь не было скрытых мелей, рифов и подводных течений. Здесь, на этой серо-серебряной веранде над Козьим ручьем, в этот осенний полдень было возможно просто сидеть на солнце и просто существовать.

— Хотите посмотреть остальную часть дома? — спросил подошедший Том Дэбни.

— Да, — ответила я. — С удовольствием.

— Тогда пошли. Хилари, бери с собой Эрла. Этот дом больше его, чем мой.

Мы последовали за хозяином через дверь с защитной сеткой и очутились в огромной комнате с низкими потолками, балками из неотесанных кипарисовых бревен и стен, состоящих только из ширм и занавесей. Главное место в комнате занимал огромный камин из природного камня. Книжные полки, из которых книги высыпались на столы и на пол, служили своего рода стенами. Перед камином располагался старый удобный диван с потертой обивной, а по бокам от него — два старомодных больших кресла и оттоманки. Над каминной полкой висела голова оленя с великолепными ветвистыми рогами, на мощную шею животного была надета гирлянда из осенних листьев. Рога оплетал плющ, и вдоль верхних книжных полок также висели цепи и гирлянды из листьев и плюща. На шероховатой каминной полке под головой оленя стояли подсвечники с огарками свечей, а на столах и полках были расставлены керосиновые лампы.

В комнате лежали две или три гитары. В углу стояло еще одно бюро с откидывающейся крышкой — двойник того, что я видела на веранде. А на нем располагался персональный компьютер и принтер.

— Так я и знала: в Эдеме должен быть змей, — заметила я.

— Да, давным-давно я отказался от гусиных перьев при свете камина, — ответил Том.

— А для чего все эти листья, свечи? — спросила Хилари, переводя взгляд с Тома на голову оленя над намином.

— Это украшение в честь Дня Благодарения, — объяснил хозяин дома. — Почему только на долю Рождества должны приходиться все удовольствия?!

Том провел нас за камин, и я увидела, что обратная сторона очага расположена в той части дома, которой предназначалось быть спальней. Это была та самая отгороженная комната, которую я видела в конце веранды. Как и галерея, она стояла на сваях над ручьем, и Том так расположил свою кровать, что, лежа в ней, можно было видеть лишь темную воду и леса Биг Сильвер.

По всей спальне были размещены части сложной аудиосистемы, колонки примостились под потолочными балками. На каминной трубе была развешана целая коллекция охотничьего оружия. Небольшая, простая, по-видимому, старая винтовка, огромное, тоже старинное двухствольное ружье, два или три красивых лука, подобных тому, что я видела в каноэ Тома в то утро у Королевского дуба, коллекция сверкающих острых ножей различных размеров. На трубе помещался еще один венок из листьев. Но в этой комнате самое почетное, главное место занимала все-таки кровать.

Кровать была огромная, намного больше обычных размеров, явно очень старая и очень дорогая. Ложе из красного дерева с балдахином, которое, казалось, переливалось как бы изнутри от возраста и полировки, оно полностью было закутано в покров из ткани, легкой, как дымка. Красивая сложная резьба. Кровать-аристократка. Казалось, она должна была бы вносить диссонанс в эту деревенскую простоту, но этого не происходило.

На кровати лежало огромное покрывало из норок, очевидно, превосходного качества. Я подумала о том, что я слышала по поводу Тома Дэбни и женщин, которые бывали на Козьем ручье, сильно покраснела и отвернулась в сторону. Образы, которые эта мысль пробудила в моем мозгу, были близки к порнографии.

Том вновь усмехнулся, заметив мое смущение.

— Бесспорно, кровать сибарита, — произнес он. — Ей следовало бы стоять в спальне Хью Хефнера.[61] Но она мне досталась честным путем. Была сделана в Англии для моего прадеда Пинкни и доставлена морем в Чарльстон на парусном судне; моя мать охотно от нее отказалась, потому что это ложе всегда ставило ее в неловкое положение. А покрывало из норок — подарок к одному из юбилеев от моей второй жены. Той, у которой раздвоенный язык. Это, наверно, единственная вещь, которую я не отдал ей, когда она уходила отсюда. Здесь зимой холодно, как в одном из кругов ада, и кроме того, вы просто представить себе не можете, как оно приятно ощущается на голом теле. Его усмешка стала еще шире.