Акт бунта - Калли Харт Страница 58

— О, я знаю.

— Тогда, думаю, увидимся на английском.

Эта насмешка почти останавливает меня на месте.

— Подожди. Ты не в моем классе английского.

— Разве нет?

Боже. Это правда? Неужели я просто не замечал ее там все это гребаное время? В конце концов, она была в классе экономики. Возможно ли, что я так долго был слепым?

Она ничего не говорит. Просто смеется.

Я показываю ей средний палец, когда бегу через лужайку перед академией, но к тому времени как добираюсь до грунтовой дороги, которая прорезает лес — ту, которая приведет меня вниз с горы в Бунт-Хаус, — глубокое чувство удовлетворения, которое я испытал, оскорбив Чейз, исчезло.

ГЛАВА 23

ПАКС

— Так что она на самом деле сделала?

Я несколько раз ударяюсь затылком о спинку кровати Рэна, стиснув зубы. И внезапно понимаю, что это — его изголовье, бьющееся о стену его спальни, — источник ритмичного, раздражающего шума, который я недавно слышал поздно ночью. Я хватаю книгу, лежащую на его прикроватном столике, и швыряю ему в голову.

Рэн пригибается. Книга ударяется о стену, но мой друг сердито смотрит на меня, как будто снаряд попал в цель.

— Это первое издание, — кипит он.

— Хорошо. Надеюсь, что она чертовски испорчена. Ты был здесь, наверху, и трахал ту девушку, как отбойный молоток, не так ли? Фу!

— Хотя «та девушка» лучше, чем те слова, что ты использовал раньше, чтобы называть Элоди, мне нужно, чтобы с этого момента ты использовал ее имя, чувак. В противном случае, будут неприятности.

Ты сам выбираешь свои сражения с Рэном. Я очень горжусь тем, что подкалываю Дэша. Он медленно сгорает. Будет терпеть много тычков и подталкиваний, прежде чем дойдет до точки кипения, и начнет отвечать вам. И наоборот, у Рэна нет серой зоны. Никакого компромисса. У него очень чувствительный переключатель. Как только он перевернут, общеизвестно, что повернуть назад в другую сторону очень трудно. Сев как следует, я расправляю плечи и закрываю глаза.

— Отлично. Элоди. Ты был здесь, трахая Элоди день и ночь.

— Чертовски верно, я так и делал. Неужели секс теперь попал в исчерпывающий список вещей, которые Пакс ненавидит? Я не знаю ни одного другого восемнадцатилетнего парня, который трахался бы меньше, чем ты. Особенно восемнадцатилетний парень, который выглядит, как ты. Господи, чувак. Иди и намочи уже свой член и перестань так заводиться из-за девушки, о существовании которой ты даже не заботился до сих пор. Скоро все это перестанет иметь значение. Как только мы закончим школу, ты будешь в Массачусетсе, а она в..?

— Кого, черт возьми, волнует, где она будет.

— Вот именно.

— Только она, вероятно, появится в Массачусетсе. И в итоге тоже поступит в Гарвард, чувак. Запишется в те же классы. Я, вероятно, вступлю в братство, и она последует за мной, и все будут слишком напуганы, чтобы сказать ей, что вместо этого ей нужно вступить в женское общество.

Рэн бросает в мою сторону презрительный взгляд. Он пересекает комнату к своему шкафу, стягивая через голову черную футболку. Мы втроем тренируемся и бегаем каждый день, но Рэн в последнее время добавил мускулов. Должно быть, теперь, когда он трахается одиннадцать миллионов раз в день, весь тестостерон наводняет его организм. Он выходит из своей гардеробной с еще одной черной футболкой в руке. На этой есть белый печатный логотип с надписью «Дом Атрейдес» на лицевой стороне.

— Тебе не кажется, что, возможно, ты немного преувеличиваешь? — Он натягивает футболку через голову.

— А тебе не кажется, что ты, блядь, полностью изменился за последние несколько месяцев? И что раньше тебе показалось бы чертовски подозрительным, что девушка, которая, по твоим словам и всех ее подруг, была безумно влюблена в меня последние четыре года, полностью изменилась как человек и теперь находится везде, куда бы я, блядь, ни посмотрел? И не вылезает нахрен из моей головы.

Он расплывается в дерьмовой ухмылке.

— Думаю, это самое большее, что я когда-либо слышал от тебя за один раз.

— Пошел ты, чувак.

Я начинаю уставать от этого. Не так давно Рэн увидел бы, насколько все это хреново. Он должен был возглавить миссию, чтобы выяснить, что происходит с Чейз и как заставить ее оставить меня в покое. Теперь, когда ему подрезали яйца, все, что он, кажется, хочет сделать, это разозлить меня.

Как будто он сам это понимает, парень, наконец, усаживает свою задницу на стул за своим столом и вздыхает.

— Ладно. Хорошо. Христос. Я помогу тебе, но только потому, что не хочу делить дом с твоей вздорной задницей. Ты ведешь себя как ребенок, когда совсем расстроен. Ты все еще не сказал мне, что она на самом деле сделала.

— Она просто… там. Каждый раз, когда я оборачиваюсь, она там.

— И?

— А когда ее там нет, она сидит у меня в голове, как какой-то коварный маленький червячок, загрязняя мои мысли.

Рэн хмурится.

— И каким образом это ее вина?

— Откуда, черт возьми, мне знать! Но это, конечно, не имеет ко мне никакого отношения!

Он смотрит вниз, листая книгу, которую я только что швырнул в него, раздражающая ухмылка кривит его рот с одной стороны.

— Что? — рычу я.

— Ничего, чувак. Совсем ничего.

— Нет, скажи мне, почему пытаешься скрыть эту дурацкую гребаную ухмылку.

Он прочищает горло, поднимая книгу немного выше.

— «Греховное прикосновение, мысль о тебе. Да, неусыпное проклятие моих дней, я терплю тебя, как солнце и дождь, и жару, и холод, ты чувствуешься также. Я ползу по разбитым стеклам, осыпавшимся из окон дома, который ты разрушила. И наслаждаюсь кровью, которая сочится из меня, как и ненавижу тебя, потому что она течет по моим жалким венам только для тебя».

Я хмуро смотрю на него с оттенком темно-лиловых синяков, которые собираюсь ему нанести.

— И что, черт возьми, это должно означать?

Он бросает книгу обратно мне.

— «Проклятие смотрителя». Прочитай еще раз.

— И ты называешь это помощью?

— Это вся помощь, которую ты получишь. Разберись с этим, чувак. Я ухожу. Опаздываю на встречу с Малышкой Эль.

ГЛАВА 24

ПАКС

— Мистер Дэвис! Очень мило, что вы присоединились к нам. Раз уж так опоздал, почему бы не сесть здесь, впереди. О, и посмотри. Прямо рядом с Пресли. Это прекрасно, поскольку ты так отчаянно хотел увидеть ее прошлой ночью.

Я редко подвергаю сомнению свой